Хотите
научиться думать?

В далекие уже годы Перестройки я писала послесловие к замечательному сочинению В. В. Розанова «Русский Нил». Начиналось оно словами «“Русским Нилом” мне хочется назвать нашу Волгу». А публиковалось в 1907 году в девяти номерах газеты «Русское слово» и с тех пор ни разу не переиздавалось — пока исследователь Розанова Виктор Сукач не переписал в библиотеке рукой (копировальных устройств нам в советские годы не полагалось) весь текст, газетный номер за номером, — и не предложил в «Новый мир», где он и был напечатан.

…Розанов спускается по Волге на пароходе «Юрий Суздальский» (его прекрасно помнила выросшая на Волге моя мама) и не устает удивляться «нашей русской молодой бескультурности». Он полагает, что она «объясняется не отсутствием ума или уменья, а вот именно только молодостью, неопытностью, недосмотром и какой-то именно молодой торопливостью…» (курсив автора). Не буду спорить — это ведь РОЗАНОВ. Просто предлагаю последить с увлечением за ходом единственной в своем роде мысли. Не найдем ли ключ к чему-то российскому сегодняшнему?

«Например, в столовой первого класса есть рояль, но за восемь дней путешествия только один раз случилось, что одна пассажирка сыграла после обеда несколько пассажей, галантно попросив разрешения у присутствующих. Между тем музыка так приятна на реке, что естественно было бы, если бы вечером перед ужином или после обеда «присутствующие» просили кого-нибудь в среде своей побаловать их роялью. И выслушали бы с простой благодарностью не первосортную музыку. <…> Но никто из них не сел за рояль по этой вот бескультурности, по этой почти мещанской мысли: “А вдруг среди слушательниц и слушателей кто-нибудь знает в музыке больше меня и внутренне посмеется надо мною”. Какое же уже априорное предположение вражды и насмешки к себе в слушателях; какая-то и своя вражда к этим слушателям. Фу, как это неумно!».

…Давненько, оказывается, начиналось — до всяких наемных троллей. Но слабые побеги в иных, чем наши, условиях не разрослись бы в мощные кустарники.

«…Шкап с книгами — крошечная пароходная читальня. Опять — как умна мысль! Но каково ее выполнение? <…> Я пересмотрел заголовки всех книг: ни одной нет, относящейся до Волги. Это до того странно, до того неумно, что даже растериваешься. <…> Нет даже кратких путеводителей по Волге — ничего! Нет описания какого-нибудь приволжского города…».

Потом идет описание того, как невозможно запереть раму окна в первом классе — и это во всех каютах. «Но, добрый читатель, ведь это уже целая метафизика народного характера! Пароход стоит миллионы, на нем всяческие приспособления <…> Почему же, когда делали раму, не выбрать было крючка покороче <…> Где же метафизика этого? Одна молодость нации? По крайней мере не одна она: еще пассивность народная, эта ужасная русская пассивность, по которой мы оживляемся только тогда, если приходится хоронить кого-нибудь. Тогда мы надеваем ризы, поем, кадим. Великолепно! Красота, поэзия, движение — точно все обрадовались. Но вот похоронили мертвого, остались люди жить.

И всем так скучно, так сонно!

Удивительная нация, которой “интересно” только умирать!» (курсив автора).

Только что побывала — на машине, с полным багажником книг — в сельских библиотеках Приморья (18 км. от Архангельска). Потом — Архангельск. Потрясающая экспозиция икон 14 века… Без стекла. Не веришь глазам - в такой близости, такие краски, ниспадающие складки, пластичность жеста. Потом, на середине обратного пути — город Вельск, на 20 лет старше Москвы…

Там — музей Г. К. Карпеченко (1899—1941). Я знаю о нем с давних пор — да и как не знать того, кто совсем молодым по поручению великого Вавилова стал создавать у нас в стране науку генетику… И, приглашенный в Ленинград, стал первым генетиком вавиловского института.

Музей Карпеченко (при ближайшем же рассмотрении — три мемориальных комнаты) непосредственно в его родовом доме. Там он родился, там прошло детство и отрочество его и шести его братьев и сестер. Большая удача, не правда ли, что обширный двухэтажный дом не только сохранился, но и смог разместить у себя музей?.. Но Шекспир недаром учит не рассматривать вещи слишком пристально.

…В те далекие, дооктябрьские годы дом этот стоял на углу Вологодской и Знаменской. Название первой — казалось бы, безобидное для советской власти?.. — заменено все-таки любимым ею именем Дзержинского. Вторая — уже с неудобным для новой власти значением (знамение — знак свыше, ничего тут не попишешь) — стала Комсомольской. …Но наступила пора возвращения к историческим названиям. Учреждался музей ученого, что, казалось бы, прямым путем вело к возвращению той улицы, на которой родился он и жил?.. Но нет! Явно гордясь собой, отцы города посмертно делают погубленного ученого почетным гражданином Вельска и бывшей Знаменской присваивают имя Карпеченко. Опять тот самый неудачный крючочек на раме… Так что родился Карпеченко на улице Карпеченко, и все тут.

Экскурсовод меж тем очень внятно рассказывает о детстве, о воспитании и обучении. И вот — заключающая экспозицию небольшая комната. Идем вдоль левой стены. Вавилов, Ленинград, рождение отечественной генетики… Вавилов отправляет двадцатишестилетнего Георгия в командировку в Европу — изучать достижения тамошних генетиков.

В 1929 получает Рокфеллеровскую премию; его посылают в Калифорнию. Экскурсовод безмятежно повествует:

— Полтора года он работал в Калифорнии…

— Где? В каких городах, университетах, лабораториях?

Я вела там семестры в двух известных университетах, мне интересно — где. Экскурсовод поясняет — это неизвестно. По своей наивности я в полной уверенности, что проведены серьезные разыскания, но в отечестве следы калифорнийского пребывания не найдены. Я горячо советую обратиться в Институт Гувера, называю фамилию — к кому именно: там точно найдут… Ведь это же интересно — где именно в Калифорнии он был!.. Экскурсовод кивает головой.

… Когда попадаю в Москву, в течение пяти минут выясняю то, что в те же минуты можно было найти по интернету в Вельске: в лаборатории ботаника Э. Бэбкока в Калифорнийском университете в Беркли и во всемирно известной лаборатории Т. Х. Моргана в Калифорнийском технологическом институте в Пасадене (близ Лос-Анжелеса). Почему экскурсоводу это было неинтересно?..

Она уже в конце левой стены. Несколько слов об аресте и гибели. Все. Конец экскурсии.

— Позвольте — а где же трагедия разгрома отечественной генетики, где десятки погубленных и где фотографии их губителей — Лысенко и Презента?.. У вас же целый дом!

— Нет, что вы… Весь первый этаж занят одним из отделов управы.

— Так… Но вот же у вас целая стена…

Поворачиваюсь наконец к правой стене — и не верю глазам: она полностью занята… Ломоносовым…

— Батюшки-светы!.. Так он что — дальним родственником, что ли, был?..

— Не-ет… Просто юбилей был Ломоносова… А он в Москву из своего села через Вельск шел… Ну, нам и сказали, чтобы мы непременно юбилей отметили…

Занавес.