Хотите
научиться думать?

Жил в далекие времена, в начале 1920-х, очень молодой и талантливый прозаик и драматург. И обладатель на редкость ясного ума: умел и явно любил логически мыслить.

Он умер 23-х лет от роду, в 1924 году.

Но сумел так насолить советской власти своими проницательными о ней суждениями, что двадцать лет спустя один из партийных воротил, А. А. Жданов, говорил о нем в своем печальном знаменитом докладе (в августе 1946 года) с острой ненавистью — как о живом и действующем враге. Помню, как на филфаке МГУ, читая перед зачетом еще остававшийся в программах доклад, мы диву давались: что он вцепился-то в давно умершего юношу?..

Лев Лунц входил в Петербургское литературное объединение «Серапионовы братья». Каверин (р. 1902) и он (р. 1901) были самыми молодыми членами братства, названного так в честь романа Э.Т.А. Гофмана. Юный Лунц пояснял: «Мы не школа, не направление, не студия подражания Гофману. <…> Мы назвались Серапионовыми братьями, потому что не хотим принуждения и скуки, не хотим, чтобы все писали одинаково, хотя бы и в подражание Гофману».

…Трудно сегодня описать, как разъярили эти строки людей, недавно вставших у власти. Но прямо назвать причину своей ярости они не могли. Сторонники Ленина (то есть не представлявшие себе удержания власти в стране без постоянного насилия над ее гражданами — диктатуры), они, конечно, хотели, чтобы все писали одинаково, во славу идей «марксизма-ленинизма» (только еще набиравшего силу).

В самой ранней полемике официоза с Лунцем уже очевидна главная задача власти — оглупление сограждан. Нужно было атрофировать их логический аппарат: готовилась почва для некритичного приятия решительно всего, что будет навязываться.

Юный Лев Лунц отнюдь не был против революции. Он только выставил ей свои условия. И высказал их с редкой для России, вставшей под красное знамя, прямотой и ироничностью: «С кем же мы, Серапионовы братья?

Мы с пустынником Серапионом.

Значит, ни с кем? <…> Без идеологии, без убеждений, наша хата с краю?

Нет.

У каждого есть политические убеждения, каждый хату свою в свой цвет красит» (курсив автора).

Понятно, что таких дерзких слов властителям спокойно снести было невозможно.

Но как он парировал их неуклюжие, нелогичные, на одном лишь насилии основанные обличения!.. Они еще только оттачивали свои перья — а он уже с легкостью выводил их на чистую воду. Вот этого люди советской (якобы пролетарской) диктатуры простить не могли.

«“Писатель должен иметь идеологию” — вот общее возражение всех моих критиков на… не на мою статью! Я русским языком достаточно ясно сказал: “У каждого из нас есть своя идеология, свои убеждения, каждый свою хату в свой цвет красит. <…>”».

Не смогли прочесть — потому что дальше следовало:

«“Мы <…>, братство, требуем одного: чтобы голос не был фальшив”.

А вот товарищ Вал. Полянский, цитируя эти самые строки “констатирует, что идеология братьев пустая, какая-то мешанина невообразимая”<…>.

Индивидуальная идеология недопустима — это мешанина (?!). Все дело в том, что официальная критика сама не знает, чего она хочет. А хочет она не идеологии вообще, а идеологии строго определенной, партийной!» (курсив автора).

Кто же из официальных идеологов мог стерпеть, чтоб его двадцатилетний мальчишка схватил за руку?

Лунц дразнит партийных критиков — почему они, люди революции, не решаются прямо сказать, что Шекспир им не нужен?

«Писаревщина царит в нашей критике. И это, повторяю, верно. Так и должно быть во время революции, когда все в действии. Но Писарев тем и замечателен, что он открыто и дерзко провозгласил этот лозунг. Зачем же теперешние его ученики драпируются в тогу уважения к красотам искусства, хотя искусство нужно политикам только публицистическое?» (курсив автора).

Легко и весело он сдирал с них эту тогу, обнажая главные черты советской идеологии — лживость и лицемерие.

И советская власть припомнила ему это через двадцать с лишним лет — когда уже всякое свободное размышление, вообще умение думать было, казалось, вырвано в нашей стране с корнем.

И вот Жданов читает оцепеневшим ленинградским писателям свой доклад. «Позвольте привести еще одну иллюстрацию о физиономии так называемых “Серапионовых братьев”. <…> Лунц пишет (прямо как про живого сегодняшнего врага! – М.Ч.) :

“Мы собрались в дни революционного, в дни мощного политического напряжения. “Кто не с нами, тот против нас!” — говорили нам справа и слева. — С кем же вы, Серапионовы братья? — с коммунистами или против коммунистов, за революцию или против революции?” <…>

“Слишком долго и мучительно правила русской литературой общественность… Мы не хотим утилитаризма. Мы пишем не для пропаганды. Искусство реально, как сама жизнь, и, как сама жизнь, оно без цели и без смысла, существует потому что не может не существовать”.

Такова роль, которую “Серапионовы братья” отводят искусству, отнимая у него идейность, общественное значение, провозглашая безыдейность искусства, искусство ради искусства, искусство без цели и смысла. Это и есть проповедь гнилого аполитицизма, мещанства и пошлости».

Юноша Лунц сумел прийти к той же мысли, что за год до этого, в начале последнего года своей жизни Александр Блок: «Мы умираем, а искусство остается. Его конечные цели нам неизвестны и не могут быть известны».

Пять лет филфака в хрущевские — уже не сталинские! — годы продолжали нам долбить и долбить про ложность тезиса «Искусство для искусства».

А для чего же оно еще?.. Конечно, существует только потому, что не может не существовать. Ведь любую прагматику легче бы, сподручней выразить в листовках и пропагандистских статьях, чем в романах или поэмах.

…И уже вовсе непростительный удар — прямо в яблочко! — нанес им умевший думать юноша в конце достопамятной статьи:

«Скажите, наконец, откровенно, что вам нужно только прикладное искусство. Ведь это справедливо. Я подпишусь».

Но все силы «марксистско-ленинской эстетики», тысячи кандидатских и докторских диссертаций и монографий, не говорю про сотни тысяч статей были все 70 с хвостиком лет советской власти направлены на то, чтобы доказать недоказуемое:

— Не-ет, не прикладное! Нам нужно самое что ни на есть художественное искусство! Самого высокого литературного уровня романы и поэмы! Но они НЕПРЕМЕННО — все расслышали? — будут глубоко партийными, марксистско-ленинскими по своему содержанию…

Вот почему они никогда не забыли Лунцу его срывания, говоря ленинскими словами, «всех и всяческих масок».