Хотите научиться думать? | Большие Идеи

? Феномены

Хотите
научиться думать?

Дети понимают — то есть чувствуют — стихи изначально. Даже поверх непонятных для них слов.

Автор: Мариэтта Чудакова

Хотите научиться думать?

читайте также

Революция в аттестации персонала: оценки отменяются

Анна Тэвис,  Каппелли Питер

Дмитрий Жуков. Животное начало лидерства

Анна Натитник

Шесть стратегических концепций успешных компаний

Кайхан Криппендорфф

Успех изменяет мозг

Скотт Беринато

Интересно, что возрастные барьеры воздвигаются сегодня неучами (что их воздвигают троечники — в этом у меня, преподававшей школьникам, преподающей студентам, нет ни тени сомнений: троечника всегда распознаю) именно перед поэтическими произведениями.

Они уверены, что стихи Пушкина могут нести вред! Называют, как уже упомянуто в предыдущем блоге, те его сказки, которые вредно читать до 12-ти лет…

Я провожу по всей России блиц-викторины среди школьников (всех классов) по русскому языку, литературе и русской истории XIX—XX веков. Есть там вопрос про сказки Пушкина. И я всегда предупреждаю:

— Только не говорите мне, что вы еще не проходили! Сказки Пушкина вам родители должны были прочитать до школы.

Троечники не знают, что великая поэзия не просто не может вредить — она лечит, производит с нашей душой что-то такое (далеко не изученное), что никакое иное средство произвести не может…

Дети понимают — то есть чувствуют — стихи изначально. Даже поверх непонятных для них слов. Яркий пример — воспоминания Марины Цветаевой, как она любила стихотворение Пушкина «К морю», еще не понимая некоторых слов. (Те, кто хочет научиться думать, должны знать, что и так бывает… К стихам общая мерка здравого смысла не прикладывается). Цветаева вспоминает свои детские впечатления:

«"Прощай, свободная стихия!"

Стихия, конечно, — стихи, и ни в одном другом стихотворении это так ясно не сказано. <…>

Но самое любимое слово и место стихотворения:

В о т щ е рвалась душа моя!

Вотще — это т у д а. Куда? Туда, куда и я. На тот берег Оки, куда я никак не могу попасть, потому что между нами — Ока...» (дело происходит в Тарусе).

В стихах не надо искать прямого смысла строк — и надо сказать, дети и подростки с их интуитивным чувством родного языка и его высшей формы — стиха — и не ищут. Они если и не понимают, то чувствуют, как важна в стихах игра слов, мерцание оттенков смысла, звучание рифмы. А те, кто старше и образованнее, видят внутренние отсылки к другим — известным им — текстам.

Поэтические строчки — это не лозунги, не плакаты.

Их никогда нельзя понимать буквально — как прямые призывы к каким-то действиям. У Пушкина в юношеской оде «Вольность» есть строки, относящиеся, видимо, к Наполеону:

Самовластительный злодей!

Тебя, твой трон я ненавижу,

Твою погибель, смерть детей

С жестокой радостию вижу.

Воспользуюсь случаем пояснить для любящих задуматься.

Эти стихи более ста лет смущали читателей и пушкинистов. Во-первых, Пушкин прекрасно знал, что у Наполеона был один сын. Во-вторых, даже если учитывать, как предлагали пушкинисты, и усыновленных — весь род «злодея», все равно неясно, «откуда такая свирепость? Что за радость от смерти детей, чьи бы они ни были?». Эти вопросы задала себе самой талантливая пушкинистка Ирина Сурат, которая и нашла очень убедительное объяснение этих свирепых строк: Пушкин просто цитирует всем его читателям в ту эпоху известный 136-й псалом*. (Его называли обычно по первой строке — «На реках Вавилонских»).

То есть речь не о семейной ситуации Наполеона, а о событиях далеких библейских времен. Применена родившаяся в те очень давние времена, но хорошо всем известная в пушкинскую эпоху словесная формула гнева — не более. Поэт нисколько не призывает убивать сегодня чьих бы то ни было детей. Поэты вообще почти никогда не зовут к убийствам — они заняты решением своих художественных вопросов.

Другое дело, что, скажем, стихи Маяковского вполне эффективно могли использовать убийцы в качестве лозунгов.

Для троечника равенство — не в том, чтобы все были равны перед законом (что необходимо в демократической, а не автократической стране), а в том, чтобы никто не был умнее или одареннее другого.

Тот, кто придумал маркировать книги на переплете — 6+, 12+, не понимает, что, во-первых, это нельзя делать во всяком случае на произведениях русской и мировой классики, а во-вторых, и шестилетние, и двенадцатилетние — все разные. И один прекрасно воспринимает те книги (речь веду только о золотой полке), которые другому долго (а может — и всегда!) будут не по зубам. А если еще не воспринимает — ничего страшного.

…Ну, взял умный мальчик в семь лет «Анну Каренину». Полистал. И что? Его убыло? Нет, узнал только, что есть такая книжка, которую все взрослые читали, но чего-то скучноватая… Потом сам посмеется над своей детской оценкой.

*«При реках Вавилонских, там сидели мы и плакали, вспоминая о Сионе …Дочь Вавилона, опустошительница! Блажен, кто воздаст тебе за то, что ты сделала нам! Блажен, кто возьмет и разобьет младенцев твоих о камень!». Ирина Сурат пишет, что Пушкин «понимал язык Псалтири и считал возможным говорить на нем как на языке всем понятном» (не забудем, что по Псалтири русских детей учили читать. — М.Ч.). Тогда ясным становится небуквальное понимание строки — «…с жестокой радостию вижу»: пересказ строки «Блажен, …иже разбиет младенцы твоя о камень». То есть стихи Пушкина о Наполеоне — пророчество о его неминуемой гибели.