Эмбарго работает, но не так, как хотела
бы Америка

В 1986 году Михаил Горбачев стал единственным советским лидером, чей текст появился в Harvard Business Review. Это была речь перед членами Торгово-экономического совета СССР—США, опубликованная под скромным заголовком: «Заметки о советско-американской торговле» («Remarks on US-USSR Trade»). Тогда прошло 14 лет с тех пор, как историческая поездка президента Никсона в Москву ознаменовала разрядку напряженности в отношениях между двумя сверхдержавами. И все же Горбачев утверждал: «Объем экспорта США в СССР приблизительно равен импорту вашей страны из Кот-д'Ивуара».

Столь действенным оставалось эмбарго, введенное США 37 годами ранее.

Вероятно, ни одно эмбарго не изучалось так пристально, как Акт о контроле экспорта 1949 года, которым США в самом начале Холодной войны ограничило экономические отношения с Восточным блоком. Сегодня, когда США и ЕС с сомнением и колебанием обсуждают санкции против России, пора припомнить, что нам известно о действенности подобных мер. И мы обратились к нашим архивам с вопросом о последствиях того первого эмбарго.

Вернемся к началу, и первый же урок: при наличии политической воли одностороннее эмбарго действительно способно положить конец торговле, причем как минимум двусторонней.

Тогдашние президенты, как и Обама, вводили эмбарго поэтапно. Началось это еще в 1948 году, когда правительство США начало систематически отказывать в разрешении на вывоз товаров в Восточную Европу. Сам Акт распространил требование лицензировать экспорт практически на все, что вывозилось за Железный занавес —тем самым правительство могло попросту не давать такой лицензии. Была поставлена цель полностью прекратить торговлю между Востоком и Западом.

Читайте материал по теме: Экономическое объяснение решения Путина

Насколько это удалось осуществить? Через три года Николас Шпулбер, доцент Центра стратегических исследований Массачусетского технологического института, опубликовал подробный анализ эмбарго в HBR (1953) и в этой статье он пришел к выводу, что эмбарго работает эффективно — и именно так, как ожидала американская общественность: по крайней мере, что касается отношений СССР и США. С 1948-го по 1951 год объем импорта в США из Восточной Европы сократился на 95%, со $120,8 млн до $2,6 млн. И роль США в качестве торгового партнера СССР свелась практически к нулю.

Но современный читатель едва ли удивится, узнав, что односторонние действия США не затронули весь остальной мир. Шпулбер обнаружил, что в 1951 году Западная Европа импортировала на Восток даже чуть больше, чем в 1948 году, хотя Штаты и грозились лишить нерадивых союзников послевоенной помощи. Оказалось, что Западная Европа, в особенности соседствующая с СССР Скандинавия, продолжает вывозить из Восточного блока железо, сталь, медь, свинец, олово и цинк и поставлять ему станки, паровозы, автомобили и даже корабли. И это только легальная торговля, а еще, разумеется, процветала контрабанда, как в США времен Сухого закона. Когда Америка распространила эмбарго на Китай, это, по мнению Шпулбера, было уж и вовсе нелепым: Поднебесная продолжала получать все необходимое из Западной Европы через Макао и Гонконг.

Второй вывод: эмбарго — чудовищно эффективный инструмент изоляции, успешно изолирующий и того, на кого наложено эмбарго, и того, кто его накладывает. Это подтвердил гарвардский профессор Гарольд Берман, проанализировав продолжающееся эмбарго в статье 1964 года «Новая оценка торговой политики США—СССР» («A Reappraisal of U.S.—U.S.S.R. Trade Policy»). Прошло 15 лет, а эмбарго все еще действовало, даже если не в полную силу: правительство все же начало выдавать кое-кому лицензии на экспорт. Но отношение к эмбарго в стране уже было далеко не столь однозначным.

За эти годы СССР купил у Канады на $500 миллионов пшеницы — крупнейшая сделка по зерну в истории. Предлагалось также купить на $250 миллионов пшеницы у США, и это, как полагал Берман, пошло бы весьма на пользу стране, где наметился бюджетный дефицит. Но США колебались, в итоге объем предполагаемой покупки сократился вдвое, и при этом вновь вспыхнул спор о том, могут ли Штаты вообще торговать с Восточным блоком.

Читайте материал по теме: Почему обмен санкциями между Западом и Россией не страшен (пока)

«Спор начался с того момента, как мы поняли, — пишет Берман, — что наши союзники вполне активно торгуют со странами Варшавского договора и мы тут ничего поделать не можем». Вот шокирующий вывод: эмбарго изолировало от мировой экономики не СССР, но сами Штаты. Объем торговли США с СССР в 1962 году составлял жалкие $30 миллионов из общего импорта-экспорта в $36 миллиардов. «Очевидно, наши друзья в Европе, а также Япония, в том числе многие филиалы американских компаний, извлекают существенные экономические преимущества из торговли с коммунистическими странами, а нам остается лишь кусать локти», — досадует Берман.

Спор бушевал и два года спустя, когда профессор экономики из Колледжа Уэллсли Маршалл Голдмен написал в своей статье за 1966 год: румыны обратились к нескольким американским компаниям с предложением построить в их стране за 10 миллионов завод по переработке нефтепродуктов и за 50 миллионов — завод по производству резиновых изделий. Это могло бы стать первой крупной послевоенной сделкой между США и Румынией. Министерство обороны, поначалу выступавшее против, сменило политику, когда до чиновников дошла простая мысль: если мы не продадим румынам эти технологии, в Западной Европе найдутся другие поставщики. В итоге контракт получила Firestone.

Показательно для американского общественного мнения: компания Goodyear заявила, что первоначально контракт предлагался ей, но она отказалась, ибо «даже компания, главным образом нацеленная на прибыль, все же некоторые вещи ценит превыше долларов». Консервативная организация «Молодые американцы за свободу» пикетировала склады Firestone и грозилась провести масштабную демонстрацию против сотрудничества с румынами. Этого хватило, чтобы принудить Firestone отступиться. (В итоге Universal Oil Products построила Румынии нефтеперегонный завод за $22,5 миллиона, однако этой компании было проще решиться: она не продавала свою продукцию широкому потребителю.)

Читайте материал по теме: Экономика: настала ли пора менять парадигму?

Сопоставьте этот подход и общее мнение европейцев, которое Берман формулирует так: «Почти все западные страны, за исключением США, верят в торговлю (лишь бы не военными товарами) с коммунистическими странами [курсив в оригинале]. Они верят, что такая торговля в конечном счете идет на пользу также и западной политике». Европейские страны видели в торговле возможность взаимного общения. Им казалось, что в результате коммунистические страны оказываются в большей зависимости от Запада. Благодаря импорту уровень жизнь на Востоке повышается, и это опять же во благо, потому что (тут Берман цитирует британского премьер-министра сэра Александра Дугласа-Хьюма): «жирный коммунист не так агрессивен»). И «стабильность международных отношений опирается на принцип: мы воздерживаемся от экономического противостояния со странами, с которыми не ведем войну».

И 20 лет спустя Горбачев припомнил этот аргумент, обращаясь к Совету по торговле США—СССР через три недели после исторической встречи с президентом Рейганом в Женеве. Если европейцы отказывались от торговой войны со страной, с которой они не состояли в «горячей» войне, то, по мнению Горбачева, отказавшись от эмбарго и нормализовав экономические отношения, СССР и США проложат путь к прочному миру.

«Многие американские бизнесмены известны своей предприимчивостью, умением импровизировать, способностью находить еще не исчерпанные ресурсы роста, —подольстился он. — Я убежден, что сегодня лучшие, самые многообещающие возможности мы находим не в разрушениях и угрозе смертью, а в стремлении к миру, в совместном усилии на благо всех стран и народов».

С тех пор как блестяще оправдался план Маршалла положить конец двухтысячелетней вражде Германии и Франции, связав их торговыми узами, и компании, и правительства уверовали в международную торговлю как в основной стабилизирующий фактор. Эта точка зрения, как показали бывший интервьюер Белого дома Николас Чека и его коллеги в статье 2003 года «Новый мировой беспорядок» («The New World Disorder»), опирается на две предпосылки: «во-первых, здоровая экономическая и финансовая система гарантирует политическую стабильность; во-вторых, пока страны делают бизнес, они не станут воевать… Как говорят в народе, государства, где имеется McDonald’s, ни разу не вступали в конфликт друг с другом».

Читайте материал по теме: Во что превратился капитализм в XXI веке

И в этом парадокс эмбарго, стратегии избегания конфликта путем отказа от совместного бизнеса. Конечно, лучше уж торговая война, чем ядерная. Но, развязав торговую войну, мы отказываемся от единственного инструмента, который, как подтверждает история, способен прекратить настоящую войну (и в этой связи символичный и тревожный акт —закрытие нескольких московских ресторанов McDonald’s, в том числе самого первого в России, открывшегося еще в 1990 году на исходе Холодной войны).

В итоге недостаток эмбарго не в том, что оно не работает, как многие ныне считают, а как раз в том, что оно действует чересчур эффективно. В 1986 году, через сорок лет после окончания Второй мировой войны, Горбачев назвал США и СССР «двумя экономическими гигантами, которые вполне способны существовать и развиваться, вообще не взаимодействуя друг с другом».

«И я не сочту это экономической трагедией, — иронизировал он. — И мы, и они обойдемся друг без друга, тем более что в современном мире достаточно других торговых партнеров. Однако нормально ли это с политической точки зрения?»

Задним числом он, быть может, ответил бы на свой вопрос иначе. Но тогда он сказал:

«Я решительно и определенно заявляю: ''Нет''». В нашем тревожном мире мы просто не можем, не имеем права отказываться от таких стабилизирующих отношения факторов, как торговля, экономическое, научное и технологическое сотрудничество. Чтобы наши отношения стали прочными и долговечными, чтобы обеспечить устойчивый мир, нужны, среди прочего, и хорошо развитые деловые отношения».

Читайте по теме:

• Ренессанс менеджмента
• Умерь свой блеск, смешайся с пылью
• Игры разума: за что присудили Нобелевскую премию по экономике