renchen.ru
«Под прессом живут и дети, и их родители»
Юлия Фуколова
«Увлеки меня, и я научусь». По такому принципу лучшие образовательные системы мира выращивают человеческий капитал. Однако в российской школе этот принцип сегодня не работает. Почему так получилось и какой должна быть новая модель среднего образования, рассказывает профессор, директор Института развития образования НИУ ВШЭ Ирина Абанкина.
HBR — Россия: Международная программа по оценке образовательных достижений учащихся PISA (Programme for International Student Assessment) раз в три года исследует грамотность школьников и их умение применять знания на практике. В 2012 году Россия заняла в рейтинге 34-е место, в 2015-м — 33-е. Почему у нас такие низкие результаты?
Абанкина: Если внимательно анализировать результаты PISA, то можно увидеть, что улучшения у нас есть. Российские учебные заведения подтянули предметные знания, добавив в них современное видение, повысили квалификацию педагогов, оснастили по мере возможности лаборатории. Но суть осталась прежней — у нас предметная советская школа, которая дает фундаментальные знания с опорой на научное мировоззрение. Для современного мира этого мало. Школа должна готовить компетентного человека, умеющего решать жизненные задачи, делать выбор.
Чего именно не хватает школам?
Во-первых, программы содержательно перегружены. Многие дети не справляются, теряют интерес и мотивацию. Сегодня все можно найти в интернете, не нужно хранить лишнюю информацию в голове. Во-вторых, школа не ориентирована на личностное развитие, не дает навыков коммуникации, умения сообща решать задачи. Возраст 11—14 лет — самый сложный, подросткам нужно помогать управлять собой, выстраивать отношения со сверстниками, с другим полом, с авторитетами. Но овладение этими практиками поставлено крайне слабо, а попытки ввести уроки этики и психологии семейной жизни не увенчались успехом. Многие эксперты выступают за другую модель образования — проектный подход, то есть исследовательские, социальные, культурные и волонтерские проекты вместо освоения предметных знаний. Но пока наша школа никак не отреагировала на то, что мир стал абсолютно другим.
Почему программы такие сложные? В том, что написано в учебниках, не могут разобраться даже родители с высшим образованием.
У нас иерархическая модель образования, и учебники для школ разрабатывают академические институты, преподаватели вузов. Авторы используют научную терминологию, это наша болезнь еще с 1960—70 гг. Родители не могут помогать ребенку с заданиями уже в начальной школе. А при нынешней наполняемости классов преподаватели не успевают поработать со всеми учащимися. Важно, чтобы не только учитель рассказывал, но и дети высказывались.
Есть еще один фактор — у нас очень мало современных исследований по возрастной педагогике и психологии. Мы не знаем, каков современный ребенок, как он осваивает мир, что с ним происходит, как надо его обучать. Например, дети, еще не умея говорить, нажимают на кнопки гаджетов, и никакие инструкции им не нужны. Много исследований проводят страны Северной Европы, они лидируют в разработке контрольно-оценочных образовательных материалов.
Если у нас нет собственных исследований, может, стоит воспользоваться чужими?
Мы стараемся это делать. Многие коллективы подключаются и участвуют в международных исследовательских программах. Но если результаты этих исследований ниже ожидаемых, образовательное сообщество начинает ругать методики, которые были в них использованы, пытается защититься и оправдаться.
Это потому, что сфера образования сегодня зарегулирована и преподаватели боятся санкций за плохие результаты?
Школы очень зависят от успеваемости учеников и испытывают давление со стороны департамента образования — всем хочется хвастаться результатами. Поэтому преподаватели уделяют так много внимания ЕГЭ и фактически натаскивают на сдачу экзаменов. В этой связи процитирую американского социолога Петера Масгрейва: «То, что не надо делать вообще, не надо делать хорошо». Проблема в том, что мы испытываем очень большой страх перед будущим. Педагоги боятся показаться неадекватными, отстать от требований родителей, и свои страхи они перекладывают на учащихся. В этом смысле у нас очень стрессовая школа. Ребенка ругают, если он опоздал на урок, пропустил ненужное ему объяснение. Плохо написал контрольную работу — испортил показатели школы. Под прессом живут и дети, и их родители.
А что хорошего стоило бы взять из старой советской школы?
Мы встряхнули и улучшили старую образовательную модель, но при этом выбросили кое-что хорошее, что было в советской школе. Я имею в виду общественную жизнь, пионерские и комсомольские организации. Конечно, они были заряжены идеологией, но нельзя не отметить их огромную воспитательную роль. Или спорт. Я не сторонник жестких норм ГТО, но детей нужно физически развивать. В последнее время много говорили о третьем уроке физкультуры в неделю, и чем это закончилось? Вводят шахматы. Это медленная сидячая игра, далеко не детская и совершенно не контактная. Можно было сделать предмет факультативным, но в начальной школе он стал обязательным. Хотя уже в первый класс дети приходят с серьезными проблемами со здоровьем. Когда мы обсуждали эти вопросы с китайскими коллегами, они были в недоумении: «Зачем вам умные дети, если они будут больными?».
А за счет чего добиваются академических успехов страны, которые занимают верхние строчки рейтинга PISA, — Сингапур, Япония, Эстония?
Мы общались с коллегами из Сингапура, и они объясняли: «Не думайте, что наша модель образования свалилась нам на голову — мы разрабатывали ее 45 лет». В их системе принципиально иная позиция учителя — он не объясняет то, что школьник может выучить сам. Максимум — подскажет, как работать с источниками и искать информацию. Педагог не вещает у доски, а организует коллективную работу по решению задач. Дети работают группами, задают вопросы друг другу, разбиваются по ролям и учатся обсуждать решения в команде. В результате ребенок уже не пассивный слушатель, которому скучно через пять минут. Наши учителя, например, жалуются, что невозможно за четыре часа пройти всю Великую отечественную войну. Так не надо пересказывать, основные сведения ученики найдут сами. Лучше за это время обсудить главные итоги войны, ее значение для истории, для конкретных семей, чтобы дети учились формулировать выводы, могли поспорить.
Выходит, потеря мотивации учащихся — это проблема педагогов?
