«Брехунов у
нас любят»

«Harvard Business Review Россия» расспросил профессора кафедры социальной психологии МГУ Тахира Базарова о том, как россияне реагируют на лицемерные заявления в сфере экологии. Ниже приведены отредактированные выдержки из этого интервью.

Почему компании стали чаще трубить о своих достижениях в охране окружающей среды?

Экологические темы хорошо работают на репутацию. К тому же они весьма выигрышные, людям приятно слышать о том, что кто-то что-то охраняет. С другой стороны, в нашей стране они не самые актуальные: народ не очень беспокоится по поводу экологии, его гораздо больше волнуют материальные и бытовые проблемы: все то, что находится в ближнем круге существования и влияет на жизнь непосредственно. Думаю, что если составить рейтинг проблем, которые волнуют россиян, экология не войдет даже в десятку.

Но ведь в стране есть экологическая общественность, которая влияет на интерес к этим темам?

Экологическая общественность у нас очень сильная еще со времен заката СССР — достаточно вспомнить проекты, всколыхнувшие общество: поворот сибирских рек, байкальский ЦБК. Экологи требуют углубленной экспертизы проектов и привлечения нарушителей к ответственности. Правда, их всегда обвиняют в том, что они ограничивают и запрещают: не производить целлюлозу, не использовать гербициды — но не дают внятного ответа о том, что делать надо. В обществе в целом на их повестку спроса нет. Реакция на нее, если и проявляется, то как короткий всплеск по поводу определенных случаев, попавших в фокус внимания.

Чем тогда объяснить широкое возмущение по поводу мусорных полигонов, ГМО или пальмового масла?

Мне кажется, что у людей есть определенное недовольство своей жизнью в целом, никак не связанное с экологией. Им надо найти приемлемые темы, в которых можно реализовать свое настроение. Это похоже на манипуляцию общественным мнением, потому что, насколько мне известно, никому не удалось сделать так, чтобы пальмового масла было меньше или чтобы ГМО исчезли. Разговор самодостаточен: мы об этом говорим, значит, мы в тренде.

Допустим, СМИ уличили организацию во лжи по поводу экологических мер. Как будет реагировать общественность в нашей стране?

Я бы различал два понятия: ложь и брехня. Цель человека, который лжет, — ввести адресатов в заблуждение; он сам знает, что это неправда. Брехун, напротив, не имеет целью обмануть. Он просто болтает, а нестыковки могут быть вызваны некомпетентностью, поверхностностью или даже благими намерениями: он хочет рассказать вам нечто приятное и интересное. Брехун как бы подразумевает: зачем вам факты, когда я могу дать вам эмоции, впечатления?

Для нашей ментальности характерно достаточно толерантное отношение ко лжи. А брехунов у нас просто любят, и поэтому сомнительные маркетинговые заявления могут вызвать совершенно разную реакцию: от возмущения экологическими нарушениями и ложью до восхищения источником информации (как ловко рассказывает!).

Если в нашумевшей истории организация на словах пошла на уступки, дала обещания, а потом их не выполнила. Будет ли реакция в этом случае?

Нет субъекта, который среагировал бы, ведь общественного контроля у нас нет. К тому времени, как избиратели придут к урнам, история забудется. Дело ведь не в том, что нам пообещали что-то изменить. Правильный ответ организации должен быть таким: вот план реализации, вот дорожная карта того, что будет сделано, и на каждом этапе вы сможете прийти и проверить, сделав замеры. Должен быть субъект, которого информируют и который сможет проверить точность информации. Если же этого нет, то у организации-нарушителя, будь то государство или корпорация, всегда возникает соблазн бороться с симптомами: давайте сделаем что-нибудь, чтобы люди быстрее успокоились — например, пообещаем исправиться. Она даже будет стремиться сделать, как обещала, но с точки зрения принципа реальности, прочие факторы — временные или финансовые — окажутся важнее, чем прошлые обещания.

Понимают ли россияне связь между охраной природы и здоровьем?

Очень ­н­емногие — в основном те, кто столкнулся с бедствиями, такими как пожары, химические загрязнения и прочими. Все остальные продолжают воспринимать страну как огромные легкие всей планеты. Как кладовую неисчерпаемых природных богатств. Это специфика очень большой страны. Какое-то беспокойство по поводу окружающей среды есть, но оно пока не приводит к реальным изменениям поведения. Правда, сейчас мы видим позитивный сдвиг: у россиян расширился временной горизонт, и они стали чаще задумываться над тем, как будут жить их дети и внуки. Экологическая проблематика может быть решена через идею бессмертия человека в его потомстве.

Почему россияне столь негативно реагировали на выступление Греты Тунберг на Генассамблее ООН?

Потому что наша общественность не умеет слушать подростков. Сложность и прелесть подросткового возраста в особой чувствительности к моральным принципам. У взрослых же всегда присутствует доля лицемерия: если что-то не удается, мы всегда найдем причину, почему этого нельзя было сделать. Подросткам важны конкретные достижения, а со взрослыми они даже говорить не хотят: «Чему я могу у тебя научиться? Что ты сделал такого, чем можно гордиться?». Они видят смысл не в покупке дома или машины, а в духовном или моральном поступке. Выступление Греты Тунберг — глас вопиющего в пустыне, так как его контекст не был подготовлен. Те, кто организовал эту сессию, не позаботились о том, чтобы оно дошло до адресатов. Россияне согласны с тем, что проблема защиты планеты существует, но их возмущает ситуация, когда странная девочка, мало в чем разбирающаяся, берется отчитывать взрослых.

Но западное общество ее слышит…

Западное общество настроено на то, чтобы в коммуникативном пространстве были люди, прежде лишенные такой возможности: аутисты, подростки, меньшинства. Наше же общество остается авторитарным, не приемлющим отклонений от нормы. Но, я думаю, мы доживем до того, что научимся слушать и слышать своих подростков. Потому что, отказывая в субъектности другим, мы и сами ее лишаемся.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: Все оттенки зеленого: как компании лгут о своей экологической ответственности