Свободу
финансовому рынку!

Как отразится на мировой финансовой системе нынешний кризис? Какие меры будут принимать правительства разных стран и какой эффект они возымеют в долгосрочной перспективе? Приведет ли кризис к свертыванию финансовой глобализации? Ответов на эти вопросы пока ни у кого нет. Мы лишь наблюдаем, какими средствами правительства стараются тушить пожары в своих странах, но не можем прогнозировать отдаленных последствий применения этих средств. Исторический опыт, однако, подсказывает, что определенные группы постараются воспользоваться кризисом, чтобы в угоду собственным интересам изменить финансовую систему.

Как это ни парадоксально, самая большая опасность для финансового рынка зачастую исходит от его ­основных игроков — владельцев крупных компаний и финансовых воротил. Они меньше всех заинтересованы в переделе рынка капитала и всячески ­стараютсязахватить и удержать в своих руках его приводные ремни. И именно в моменты кризисов им легче всего ­— под видом заботы о простых гражданах —поставить преграды на пути свободного перетекания денег.

В книге «Спасение капитализма от капиталистов» Рагхурам Раджан и Луиджи Зингалес предлагают по­смотреть на историю финансовых рынков с точки зрения расстановки политических сил. Оба автора — известнейшие профессора Школы бизнеса Чикагского университета (с 2003-го по 2007 год Рагхурам Раджан занимал должность главного экономиста МВФ). Излагая историю рынков капитала XX века, они показывают, какие политические силы способствует их развитию и почему во время глобальных экономических кризисов активизируются противники широкого доступа к разным финансовым инструментам. Вот лишь один пример. Еще во времена Великой депрессии крупные японские банки добились создания в стране Комитета по облигациям, без разрешения которого ни одна компания не могла выпускать облигации. Официально считалось, что Комитет гарантирует надежность ценных бумаг и тем самым защищает инвесторов от рисков. Но на деле Комитет, просуществовавший до середины 1980-х, работал в интересах банков — делал все, чтобы публичный рынок корпоративных бондов не мог составить конкуренции их собственным кредитам. Даже корпорации Hitachi с ее почти идеальной кредитной историей он не позволил выпустить облигации, и ей пришлось брать у банков кредит под весьма высокие проценты.

Исходный посыл книги таков: финансовый рынок — жизненно важный орган экономики страны, обеспечивающий ее рост. Экономическое развитие авторы видят как процесс созидательного разрушения. Рост достигается за счет того, что ­ресурсы перетекают от менее эффективных собственников к более эффективным, и обеспечивают это финансовые рынки. Авторы понимают, что не все однозначно позитивно оценивают роль рынков капитала в экономике. В глазах многих эти рынки служат интересам только крупного бизнеса. Признавая, что часто так оно и бывает, авторы доказывают: пороку этому подвержены прежде всего страны со слабой финансовой системой. Там доступ к капиталу есть лишь у тех, кто либо обладает хорошими связями, либо в состоянии предоставить достаточный залог, а большая часть населения практически отрезана от источников финансирования. Возможность получить хотя бы крошечный кредит дает этим людям шанс изменить свою жизнь. Мухаммад Юнус придумал систему микрокредитования — за что получил Нобелевскую премию, — когда увидел, как в Бангладеш плетельщицы бамбуковой мебели попадают в долговые тиски посредников, покупающих для них бамбук. Из поколения в поколение женщины сбывали свои поделки этим самым посредникам по бросовым ценам, зарабатывая всего 2 цента в день. Понятно, что от нищеты их могли бы спасти совсем небольшие деньги: закупив на них сырья, женщины отказались бы от кабальных условий сбыта.

В странах с неразвитой финансовой инфраструктурой доступ к рынку капитала — весомое преимущество. Такой порядок выгоден обеим сторонам — и финансистам, и их привилегированным клиентам: он охраняет­ их от напряженной конкуренции свободного рынка. Экономика же сла­беет, поскольку финансовые рынки не обеспечивают переток средств к тем, кто сможет лучше ими распоряжаться.

Ключевое отличие стран с развитой финансовой инфраструктурой — в том, что доступ к рынку капитала здесь гораздо шире. Наличие залогового обеспечения (собственности) или личных связей уже не столь важно. Роль финансистов сводится к распределению рисков, отслеживанию информации о состоянии дел заемщиков и составлению контрактов, дающих правильные стимулы. Кредит перестает быть привилегией избранных, его получают самые умелые и предприимчивые. Возьмем такой институт, как венчурные фонды. В США только за 2001 год они выделили $38 млрд более трем тысячам фирм, разрабатывающих инновационные идеи. Перефразируя знаменитое определение демократии Уинстона Черчилля можно сказать, что сильный, конкурентный рынок капитала — самая плохая финансовая система, если не считать всех остальных.

Сильные финансовые рынки способствуют росту экономики, но при жесткой конкуренции кто-то неминуемо оказывается в проигрыше: теряет работу или деньги. При спаде растет безработица и люди особенно дорожат тем, что сулит им стабильность. Именно в такие времена крупные финансисты и владельцы ведущих компаний находят неожиданных, но политически влиятельных союзников — это профсоюзы или антиглобалисты, отстаивающие интересы «рабочего класса». Вместе они начинают активнее противодействовать либерализации, что только ускоряет окостенение экономики. Оппозиция влиятельных групп может ­ оказаться почти непреодолимым препятствием на пути финансового развития.

Поэтому для нормального функционирования свободных рынков всегда нужны политическая воля и мощные институты: эффективная судебная система, механизмы сбора и распространения информации о заемщиках, государственные регуляторы, предот­вращающие вероятные злоупотребления участников рынка.

А когда начинают развиваться финансовые рынки? В первую очередь, после снятия торговых барьеров. У ведущих предприятий появляются зарубежные конкуренты, и, чтобы уцелеть, им нужны большие инвестиции, а слабая финансовая система собственной страны не в состоянии их предоставить. В такой ситуации крупные компании из противников ­финансового либерализма могут превратиться в его поборников. Так случилось, когда в 1986 году Испания присоединилась к Европейскому Сообществу. Ощутив силу международной конкуренции, бизнес заставил правительст­во пойти на значительную либерализацию финансового рынка и сокрушил гегемонию картеля семи самых мощных банков, державших ставки кредитования на уровне, существенно превышавшем среднеевропейский.

В конце XIX — начале XX века именно благодаря открытости границ практически во всех ведущих странах мира сформировались свободные рынки капитала. Вплоть до 1930 года они быст­ро росли и совершенствовались. Но после начала Великой депрессии их развитие остановилось почти по всему миру — они откатились на много лет назад. Большинство стран Европы и США достигли уровня 1913 года лишь к началу 1980-х. Что же произошло?

В любой стране во время экономического кризиса у крупных компаний появляется шанс под благовидным предлогом заботы о пострадавших от него рабочих, инвесторах или пенсионерах добиться мер, которые защитили бы их от соперников. Чтобы пресечь импортные поставки, вводятся торговые барьеры, а ограничения на финансовых рынках ослабляют конкуренцию внутри страны. В Италии перед войной государство выделило крупнейшим компаниям значительные суммы денег, то есть фактически спасло их за счет налогоплательщиков. Тогда же были основаны институты, которые гарантировали основным игрокам доступ к государственному финансированию — но не их менее удачливым конкурентам. Эти инсти­туты просуществовали до 1990-х.

Раджан и Зингалес объясняют, почему во время глобальных кризисов крупному бизнесу, как правило, удается пролоббировать введение торговых барьеров и ограничений на финансовых рынках. В первую очередь он ратует именно за установление барьеров, так как без этого огосударствление финансовой системы слишком больно ударит как раз по крупному бизнесу. В нормальной экономической ситуации давления простых по­требителей и ориентированных на экспорт производителей обычно достаточно, чтобы правительство не пошло на протекционистские меры. И даже если в какой-то стране или регионе происходит экономический кризис, границы по-прежнему оста­ются открытыми для товаров, капиталов и людей (скажем, так было при азиатском кризисе 1998 года). Но при глобальном экономическом кризисе ограничения на импорт вводят повсюду. А чем больше стран возводит торговые барьеры, тем менее выгодна международная торговля и тем слабее ряды приверженцев либерального рынка. Таким образом, если во время глобального кризиса хотя бы несколько стран сделают непроницаемыми свои границы, то это может запустить цепную реакцию, и тогда общий уровень открытости экономик может существенно снизиться.

В период Великой депрессии события развивались именно так. После того как в США был принят закон Смута — Хоули, резко повысивший импортные тарифы, почти все страны мира последовали их примеру и воздвигли торговые барьеры, из -за чего резко сократился объем международной торговли. И хотя после окончания Второй мировой войны экономический рост в мире возобновился, слабость финансовых систем большин­ства стран тормозила их развитие, что в 1970-х годах и аукнулось США и Европе трудными экономическими проблемами. Лишь с­ расширением мировой торговли и усилением конкуренции в последней трети ХХ века у финансовых рынков открылось второе дыхание.

Авторы книги — последовательные сторонники свободных рынков, но они не впадают в крайности и не проповедуют политику полного государственного невмешательства, которую часто связывают с чикагской школой. Рагхурам Раджан еще в 2005 году одним из первых говорил о том, что бурное развитие финансовых рынков последних лет сделало их очень уязвимыми и это увеличило вероятность крупного финансового и экономического кризиса. Он считал, что необходимо изменить монетарную политику США и деятельность государственных регуляторов, не успевающих за развитием финансовой системы. Надо лишь понимать, какие меры обуздания рисков, свойственных финансовым рынкам, помогут достичь желаемого результата, а какие — только навредят. Исследования показывают, что вмешательство государства, цель которого — добиться прозрачности финансовых потоков и обеспечить всем участникам рынка равный доступ к информации, уменьшает вероятность кризисов. Попытки же сдержать конкуренцию или регулировать конкретные действия игроков рынка обычно выходят боком — они лишь готовят почву для будущих финансовых катаклизмов.

Опыт нашей страны вписывается в логику книги. Развитие финансовых рынков в России тормозилось не только и не столько законами, регулирующими собственно финансовый сектор, сколько отсутствием гарантий неприкосновенности собст­венности. Российские олигархи не только не ­поддерживали, но часто даже блокировали попытки более надежно защитить права собственника. Независимые суды или сильное правительство были им невыгодны: от этого выиграли бы не только они сами, но и конкуренты. Куда удобнее было использовать свои финансовые ресурсы и связи с чиновниками для обеспечения собственных интересов.

В каком-то смысле Россия находится в более выгодном положении, чем страны с более сильными финансовыми системами: там законодатели по­просту­ не поспевают за временем — новые финансовые инс­т­рументы появляются очень быстро — и, значит, смутно себе представляют, как реагировать на разворачивающийся кризис. Недостатки российской финансовой системы и основные меры по их устранению хорошо известны и даже изложены Минэкономразви­ти­я в проекте концепции создания международного финансового центра в Российской Федерации. Но исторические параллели, в том числе приведенные Раджаном и Зингалесом, заставляют усомниться в том, что во время кризиса инициативы по укреплению финансовых рынков получат у нас политическую поддержку.

Многие уже сравнивают нынешний кризис с Великой депрессией. Предпринятые рядом стран меры по защите своих автопроизводителей и непрозрачные механизмы оказания государственной помощи крупному бизнесу могут заложить фундамент системы, в которой лишь немногие избранные получат доступ к финансовым ресурсам, а для получения кредита связи и деньги будут важнее, чем способность организовать эффективное производство.