О патентных троллях и
рынке изобретений

Деятельность моего фонда Intellectual Ventures понимают неправильно. Меня называют «патентным троллем», потому что я якобы скупаю патенты, чтобы потом грабить беззащитные компании. На самом же деле мы пытались создать рынок капитала для финансирования изобретений — по принципу рынка венчурного капитала, который поддерживает еще не оперившиеся компании, и рынка прямых инвестиций, который оздоравливает неэффективные предприятия. Наша задача — превращать прикладные исследования в прибыльное дело, чтобы оно привлекало гораздо больше частных инвестиций, чем сейчас. В итоге это должно вызвать бурный рост количества изобретений.

Кто-то скажет: «Это смешно. Изобретательство не может быть самостоятельным бизнесом. Слишком много риска, слишком все неопределенно и зыбко, да и сами по себе изобретения существенной прибыли приносить не могут — они неотделимы от компаний, превращающих их в реальные продукты. И попытка создать ликвидный рынок изобретений просто абсурдна».

Не могу с этим согласиться. В 1970-х годах то же самое говорили о другой разновидности «нематериальной» интеллектуальной собственности — программном обеспечении. Тогда в компьютерной отрасли ценность ПО видели только в одном: без него невозможно продавать системные блоки или мини-компьютеры. Отдельно, само по себе, его покупать не будут. В итоге программисты трудились на производителей компьютеров или на компании, в которых работали на компьютерах. Независимых поставщиков ПО было мало, и они едва сводили концы с концами. Получать прибыль на программном обеспечении — дело безнадежное. Все так говорили.

И ошибались. Прошло каких-то тридцать лет, и разработка ПО стала одним из самых прибыльных видов бизнеса. Я знаю это не понаслышке, поскольку был менеджером, а потом и директором по ПО в Microsoft, и эта метаморфоза происходила у меня на глазах.

Взлет софтверной отрасли объясняется прежде всего двумя обстоятельствами. Во-первых, поставщики ПО постепенно убедили пользователей — просвещая их и выигрывая судебные иски — в том, что надо уважать право на интеллектуальную собственность и не просто копировать созданное кем-то, а платить за это. Далее, поставщики развели в разные стороны ПО и «железо», преодолев проблему несовместимости систем и создав программы, которые работают на разных компьютерах. Когда грянула революция ПК, сложилась и самостоятельная софтверная индустрия.

На мой взгляд, изобретениям предстоит стать тем же, чем стало ПО: ценным активом, на фундаменте которого будут выстроены новые

экономические модели, инвестиционные стратегии и ликвидные рынки. Громкий успех, который последние десять лет сопутствовал фонду Intellectual Ventures, убедил меня в том, что изобретательство, как и программный бизнес, добилось бы большего, если бы отделилось от производства и развивалось само по себе с помощью сильного рынка капитала, который бы финансировал изобретения и зарабатывал на них.

С высоты нашего опыта видно, что развитая система изобретательского капитала могла бы снять многие проблемы, усложняющие жизнь и изобретателям, и тем, кто пользуется их достижениями. Речь идет, с одной стороны, о недостаточном финансировании прикладных исследований, об отсутствии связующего звена между компаниями и нужными им технологиями, о трудностях коммерциализации изобретений, разобщенности изобретателей и изобретений, нацеленных на задачи глобальной значимости, а с другой — о правоприменительной практике, которая оставляет безнаказанными слишком много злоупотреблений в сфере интеллектуальной собственности, и верует в то, что установить справедливую цену можно только в суде.

Решать эти проблемы призвана моя компания — крупнейший фонд в новой категории изобретательского капитала. Я убежден, что, если мы и наши единомышленники победим, система изобретательского капитала даст мощный импульс технологическому прогрессу, создаст множество новых предприятий и изменит мир к лучшему.

Одной благотворительности мало

Америка заняла первое место в мире по изобретениям в XIX веке, когда с легкой руки Эли Уитни, Роберта Фултона, Сэмюэла Морзе, Николы Теслы, Александра Белла, Томаса Эдисона и других Соединенные Штаты из аграрной страны превратились в мощную индустриальную державу. Американцы и сейчас считают изобретательство одним из источников конкурентного преимущества своего государства. Они понимают, что изобретения — мощный двигатель экономического роста. Но, как ни странно, и товарные рынки, и университеты, и власти практически не финансируют эту деятельность и не уделяют ей должного внимания.

Вне фармацевтической и биотехнологической отраслей почти нет компаний, которые суть своей деятельности видели бы в изобретательстве или создании патентованной интеллектуальной собственности. Департаменты НИОКР превратились в отделы разработок без исследований: они считают, что должны придумывать новые продукты. Едва ли в корпорациях есть такая штатная единица, как «изобретатель», хотя эта должность, в принципе, должна отличаться от существующих в отделах НИОКР: она предполагает иной склад ума, предназначена для решения других задач, и людьми, которые занимали бы ее, надо было бы иначе руководить.

Университеты и госучреждения, финансирующие научные исследования, обычно не принимают в расчет патенты, когда раздают должности или распределяют гранты. Опубликованные труды вознаграждаются, а изобретения — чаще всего нет. Эти организации дают деньги в основном на чисто академические штудии. И это само по себе ценно. Но изобретение — нечто иное: это новый способ применения научного знания, при котором создается что-то полезное, обладающее экономической стоимостью.

Изобретательство всюду на положении бедного родственника, и финансируют его соответственно — словно занимаясь благотворительностью. Организации, которые выделяют деньги на подавляющее большинство научных исследований американских университетов — речь идет о госучреждениях вроде Национального научного фонда, Национального института здоровья, Министерства обороны, и о частных фондах, — на финансовую отдачу

и не рассчитывают. Иными словами, гранты на науку — не инвестиции, а подарки.

Так же рассуждают и корпорации, которые все еще финансируют долговременные научные проекты. Их руководители редко управляют наукой как самостоятельным бизнесом; когда они выделяют деньги на науку, то совершают, скорее, акт веры: они надеются, что появившиеся в результате идеи каким-то чудесным образом вдруг просочатся в организации, производящие продукцию, и там за них ухватятся.

Принцип благотворительности, как я это называю, ставит крест на инвестициях частного сектора в науку и усугубляет ее зависимость от государственного финансирования. Подобное положение дел неприемлемо по многим причинам. Получается, что не потенциальный рынок для новых изобретений, а приоритеты государства определяют, сколько денег получает та или иная область науки. Скажем, доля медицины и биологии в государственном финансировании с 1950-х годов стабильно росла и сейчас составляет примерно половину всех выделяемых денег. Но объем средств, направляемых на развитие тех наук, которые дают больше всего полезных изобретений, — физики, например, или информатики, — уменьшился.

Вторая проблема состоит в том, что большая часть государственных средств направляется на традиционные научные программы, выполняемые в рамках отдельных дисциплин. Но инновационные междисциплинарные научные группы гораздо лучше приспособлены для решения тех постоянно усложняющихся проблем, с которыми сталкивается мир.

И третья проблема — это ненадежность госфинансирования. По данным Национального научного фонда, в период с 2003 по 2007 год госрасходы на фундаментальные и прикладные исследования с поправкой на инфляцию сократились на 14%. Администрация Обамы обещала вернуть финансирование к прежнему уровню, но, глядя на стремительный рост бюджетного дефицита, понимаешь, как трудно будет это обещание сдержать.

Чтобы меньше зависеть от государственной благотворительности, нам стоило бы направить на финансирование изобретений колоссальную финансовую мощь частного сектора. Вдумайтесь: в 1983—2007 годах госрасходы на научные исследования с поправкой на инфляцию выросли в США на 60%. Между тем, вклады американского венчурного капитала и фондов прямых инвестиций в реальный сектор экономики не просто выросли, а прямо-таки взлетели на 1140% и 1940% соответственно: общая сумма (по курсу 2008 года) составила $1,6 трлн. Это в три раза больше тех $537 млрд, которые потратило на науку правительство США.

Привлечь из частного сектора сопоставимые суммы для финансирования изобретений можно одним-единственным способом: рассматривая изобретательство как прибыльное дело. А для этого нужен эффективный, управляемый профессионалами рынок капитала. Я абсолютно уверен, что, если мы такой рынок создадим, инвесторы повалят валом.

Конечно, это не произойдет само собой. Есть кое-какие серьезные препятствия: изобретательство сопряжено с большим риском; в некоторых отраслях и странах не принято уважать права на интеллектуальную собственность; развивающейся отрасли изобретательского капитала явно не хватает профессионального опыта; мир изобретательства не организован. Кроме того, мы стоим перед дилеммой курицы и яйца: чтобы привлечь инвесторов, надо пустить изобретения в прибыльное «обращение», но, чтобы создать такой рынок, нужны деньги, а дать их в состоянии только инвесторы. Преодолеть препятствия можно, и кое у кого это уже получается. Я расскажу — как.

Обойти риски

Изобретения связаны с большим риском — такова их природа, и это, безусловно, колоссальное препятствие на их пути к инвесторам. Факт есть факт: большинство изобретений ничего не дает. Одни попросту невозможно применить. Другие можно, но обходятся они слишком дорого. А бывают и такие, которые всем хороши — и стоят дешево, и полезны, но уступают каким-нибудь еще более совершенным решениям. Достоверной статистики риска, связанного с инвестированием в изобретения, нет, но из отчетов уполномоченных госучреждений следует, что инвесторы получают прибыль лишь от 1—3% патентов. У корпораций такие же данные.

К счастью, есть отрасли, которые научились смягчать серьезные последствия. Страховые компании хеджируют риски, объединяя полисы в большие портфели. Кроме того, они перераспределяют риски на хорошо развитом рынке вторичного страхования. Пенсионные фонды, ПИФы и прочие инвестиционные пулы собирают огромные фонды активов — их финансируют многие инвесторы.

Почему бы не воспользоваться чужим опытом на ниве изобретательства? Одно изобретение очень рискованно. Но если вы создадите (как сделала моя компания) диверсифицированный портфель из десятки тысяч патентов на технологии широчайшего спектра, то совокупный риск станет вполне управляемым.

Конечно, чтобы сформировать солидный портфель патентов, деньги нужны большие — но не астрономические. Для венчурного капитала и фондов прямых инвестиций собрать на один инвестфонд сотни миллионов и даже миллиарды долларов — дело обычное. Если бы существовали подобной мощи фонды, финансирующие изобретения, объемы их портфелей сами по себе были бы вполне надежной страховкой.

Большой портфель — залог роста. Какие-то изобретения окажутся нужными или вообще станут «хитами». Если, скажем, на 2000 патентов придется хотя бы один действительно удачный, он может принести $1 млрд прибыли, и это во много раз превысит затраты на весь портфель.

Правильность этого довода подтверждается многими примерами из жизни. Очень солидный, но не запредельный, портфель патентов — это основной актив Qualcomm, публичной компании, которая стоит сейчас более $70 млрд (она разрабатывает и лицензирует технологии беспроводной связи). Прибыль консорциума MPEGLA, владеющего патентами на технологии, которые используются в DVD-плеерах и цифровых телеприставках, превышает $1 млрд в год. IBM зарабатывает больше $1 млрд в год на своих лицензиях. Аналогичные программы в Hewlett-Packard, Lucent, Texas Instruments и других крупных хайтековских компаниях приносят, по их данным, — каждая — свыше $100 млн чистого годового дохода.

Инвестирование в фонды изобретательского капитала заметно отличается от инвестирования в фонды венчурного капитала и прямых инвестиций. Чтобы зарабатывать на изобретениях, нужно набраться терпения, это гораздо более долгий процесс. Типичный фонд венчурного капитала или прямых инвестиций существует десять лет и через пять, как правило, приносит инвесторам значительную прибыль. А, скажем, когда Intellectual Ventures создает фонд, мы первые пять лет создаем его портфель патентов и будем держать лицензии до 25 лет, покуда они себя не исчерпают.

Есть ли на свете столь терпеливые инвесторы? Судя по нашему опыту, да, есть. Те несколько десятков человек, что начиная с 2000 года внесли более $5 млрд в созданные нами четыре фонда и один стартап, можно разделить на две категории. Для попавших в первую изобретательский капитал — всего лишь еще один из способов инвестирования наравне с деривативами, хеджфондами, прямыми инвестициями и недвижимостью. Обычно это пенсионные фонды, университеты и разнообразные фонды, вкладывающие накопленные многими поколениями средства, а также богатые семьи и физлица.

К другой категории относятся стратегические инвесторы — мы их называем так потому, что им нужно нечто большее, чем просто деньги. Это корпорации из списка Fortune 500 и компании, лидирующие на рынках высоких технологий, телекоммуникаций, финансовых услуг, бытовой электроники и интернет-торговли. Их привлекает возможность получить доступ к талантливым изобретателям, с которыми связан Intellectual Ventures. Им нужны качественно новые идеи, или же они хотят заблаговременно получить лицензии на патенты из наших портфелей. Поскольку мы подбираем патенты «по темам», стратегические инвесторы могут приобрести все, что их интересует, разом.

Патентам — почет и уважение

Дело, однако, не в деньгах, а в отношении к делу: именно оно больше всего препятствует созданию настоящего рынка изобретений и сильной индустрии изобретательского капитала.

В богатых странах производственные компании и изобретатели, а также прочие патентообладатели слишком часто оказываются по разные стороны баррикад. Между тем, производителям следовало бы относиться к изобретателям как к неиссякаемому источнику инноваций и доверять им — и фондам изобретательского капитала — настолько, чтобы ясно объяснять, какая новая технология им действительно нужна. А изобретатели должны видеть в производителях и фондах изобретательского капитала своих покупателей и тоже доверять им, ожидая, что те справедливо заплатят за используемые идеи. Мы стремимся быть надежным посредником и работаем ради достижения этой гармонии.

В развивающихся странах, например в растущих технологических центрах Азии, иные поведенческие «помехи». Там права на запатентованные изобретения и прочую нематериальную собственность чаще всего игнорируют. В отличие от Америки, в Азии почти нет крупных университетов, которые создавали бы собственные патентные фонды. Те же, что занимаются этим, редко обращаются в суд, когда в их же странах производители бесплатно пользуются их интеллектуальными творениями. Мы хотим показать руководителям этих государств, что поддержка прав на интеллектуальную собственность — путь к быстрому и существенному материальному вознаграждению, а заодно — и к ценным новым технологиям.

Мы не обольщаемся и не думаем, что переломить такое отношение к проблеме легко. Даже в США некоторые отрасли демонстрируют неискоренимое пренебрежение к патентам. Если в отдельных высокотехнологичных секторах — патентованных лекарственных препаратов, биотехнологий, медицинского оборудования, беспроводной связи — уважение интеллектуальной собственности — основа основ, то в большинстве других дело обстоит иначе, и тут прежде всего придется назвать ПО, производство компьютеров и интернет-коммерцию. Эти отрасли живут по принципу «победитель получает все». Поэтому молодые фирмы, чтобы выжить в жестокой конкурентной борьбе, вынуждены увеличивать долю рынка любыми доступными способами — даже заимствуя чужие идеи. Некоторые предприятия, в основном поставщики ПО и интернет-компании, по сей день считают, что экономить на лицензиях, то есть нарушать права, хорошо, потому что лучше деньги пустить на расширение бизнеса.

А для некоторых крупных производителей компьютерной техники патенты — своего рода оружие возмездия: обладая им, можно нанести сокрушительный ответный удар по конкурентам, если те подают на них в суд за нарушение прав интеллектуальной собственности. Эта стратегия гарантированного взаимного уничтожения сводится к перекрестному лицензированию или к патовой ситуации. И ничего хорошего не получается: формируется высокомерное отношение к изобретателям. А поскольку университетам и отдельным изобретателям не хватает сил, чтобы играть в эту игру, кое-какие компании откровенно, что называется, перекрывают им кислород. Все это отбивает у изобретателей охоту работать в перечисленных областях и подрывает нашу изобретательскую систему.

На меня нападают, обзывают патентным троллем, как правило, именно представители тех групп интересов, которые не считают нужным уважать чужие права. Недавно на деловой конференции ко мне подошел гендиректор крупной ИТ-компании — мой давний знакомый — и сказал:

— А вы, небось, задумали подавать на меня в суд.

Я ответил:

— Да нет. А почему вы спрашиваете? Вы что, хотите обвести меня вокруг пальца?

Он засмеялся:

— В общем да.

Забавно, но мы ни разу еще ни на кого не подавали в суд, отстаивая свои права на интеллектуальную собственность. Я не отметаю этот путь в принципе, но считаю его нежелательным по нескольким причинам: это дорого, непредсказуемо и отнимает годы жизни.

Всегда найдутся организации и люди, которые боятся перемен и сопротивляются им, нагнетая страх и громко предсказывая им скорый крах. Мы видали это и раньше. Когда-то венчурные компании называли «вулчурными» (от слова vulture — хищник), потому что они отбирали предприятия у их основателей. Первые инвестфонды ругали почем зря, их клеймили за «варварские» методы работы и называли грабителями, потому что они представляли угрозу неэффективным управленцам. Со временем важный вклад венчурных компаний и инвест-фондов в экономику признали — то же будет и с фондами, финансирующими изобретательскую деятельность.

Есть свидетельства в пользу того, что это уже происходит.

• В Америке количество судебных процессов, связанных с нарушением патентных прав, достигло пика в 2004 году, после чего волна пошла на убыль. Когда стараниями фондов изобретательского капитала изобретателям станет проще получать деньги за свои технологии, а компаниям — уменьшать свои судебные риски и приобретать права на большие пакеты полезных решений, судебных тяжб станет еще меньше.

• ИТ-компании, которые прежде не утруждали себя патентованием многих собственных изобретений, теперь с каждым годом оформляют все больше патентных заявок. (Microsoft сейчас — один из крупнейших в мире патентодержателей.)

• К нам все чаще обращаются ИТ-компании — им нужны изобретения, которые могли бы помочь им в решении неотложных проблем.

Поэтому я не боюсь, что так называемое движение за патентную реформу в США станет серьезной помехой у нас на пути. цель этой кампании, которую лоббируют крупные ИТ-корпорации, — ослабить патентное право. Для них патенты — прежде всего большая головная боль. Но есть и другой лагерь.

Его представляют, например, General Electric, Procter & Gamble, 3M, DuPont, Caterpillar. Для них патенты — основной актив. И этот второй лагерь дает решительный отпор первому. В целом суды защищали права на интеллектуальную собственность, и Конгресс, видимо, будет действовать соответственно: проведет некоторые необходимые реформы, но не станет ослаблять систему патентования как таковую.

Создание профессиональной отрасли

Есть еще одно препятствие к созданию полноценного рынка капитала для изобретений — на заре своего существования в него упираются все сложные системы: количество ключевых игроков должно достичь критической массы. Сегодня рынок для изобретений неликвиден и непрозрачен, он плохо функционирует. Мало кто из нынешних игроков, от компаний, разрабатывающих новые технологии, брокеров и агентов до инвестиционных фондов и бирж, специализирующихся на интеллектуальной собственности, работает с размахом — да и качество их работы, честно говоря, весьма разнится.

Когда благодаря нам и подобным нам фондам в отрасль придут специалисты-профессионалы и инвесторы, ценообразование станет прозрачным, у изобретателей и приобретателей патентов появится более широкий выбор; рынок, я думаю, начнет хорошо функционировать, а затем и быстро расти. Собственно, с тех пор, как мы начали покупать патенты, на рынке появилось гораздо больше патентных брокеров. Со временем на него придут новые компании, которые займут многие ниши изобретательской экосистемы. Мы увидим более сложную и эффективную индустрию изобретений, населенную патентоведами, оценщиками, страховщиками, финансистами, продавцами патентов — и другими специалистами, для которых пока и названия нет.

Что же до Intellectual Ventures, то наша цель — стать первым полнофункциональным фондом изобретательского капитала. Мы, подобно венчурным компаниям и инвестфондам, собираем деньги инвесторов, сами создаем активы (спонсируя изобретения) и покупаем патенты у тех, кому не удается самостоятельно заработать на них. Мы грамотно управляем этими активами, максимизируя их стоимость, а затем, чтобы реализовать эту стоимость, выстраиваем стратегию выхода из инвестиционного проекта.

У нас 650 сотрудников, среди них ученые и инженеры, патентные аналитики и юристы, финансовые эксперты и агенты, которые продают лицензии. за привлечение капитала у нас отвечает отдел отношений с инвесторами. Еще у нас есть группы, которые задают общее направление нашей деятельности, мы их называем тематическими. Они анализируют тенденции технологического прогресса, отслеживают новые научные открытия и ищут оптимальные возможности для инвестирования. Их выводы определяют работу трех разных групп. Первая ведает нашим «домашним» изобретательством. В нее входят 30 штатных изобретателей, включая и меня, и целая плеяда, больше ста человек, совершенно замечательных изобретателей-консультантов, которые работают на нас с неполной занятостью. Вторая группа — наша внешняя сеть изобретателей, это тысяча с лишним специалистов из семи стран. А третья — покупает готовые патенты или долю в них.

Создание изобретений с нуля. Я основал Intellectual Ventures вместе с Эдвардом Юнгом, которого знал еще по работе в Microsoft; теперь он наш директор по технологиям. Поскольку мы сами изобретатели, мы хотели выявить лучшие способы создания качественных изобретений. Нам хотелось организовать компанию по типу высокоэффективной лаборатории Томаса Эдисона (Эдисон придумал, как собирать деньги для финансирования изобретений: он обещал инвесторам некое количество патентов в год), но с одним существенным отличием. Эдисон строил свою лабораторию под

одного-единственного человека: себя. В Edison Labs работали многие гении XIX столетия — но не подолгу. Для нас же важно создать бизнес-модель, которая могла бы развиваться независимо от отца-основателя. Дело не только в том, что нам хотелось бы превзойти Edison Labs по количеству и разнообразию изобретений. Просто, на наш взгляд, чтобы лучше всего решать самые трудные задачи современности, нужно собрать вместе самых талантливых людей, профессионалов из разных отраслей знаний, и работать планомерно.

Поэтому мы ищем ученых и инженеров, открытия которых уже применяются в самых разных отраслях. Кроме того, мы пригласили к себе в качестве изобретателей-консультантов ученых мирового уровня, специалистов в области науки и производства. То есть мы имеем возможность вносить весомый вклад в развитие примерно 50 отраслей — от производства медицинского оборудования до программного обеспечения, бытовой электроники и ядерной энергетики.

Как правило, в группе десять человек: скажем, физики и программисты, хирург, химик, специалист по цифровому изображению и инженеры. Понятно, что прежде эти люди вместе не работали. На коллективных обсуждениях мы нацеливаем группы на конкретные проблемы (например, снижение уровня распространения инфекционных заболеваний в больницах) или предлагаем обсудить, как можно использовать новые научные достижения (скажем, искусственные материалы с электромагнитными свойствами) в практических целях.

Работа на стыке наук позволяет нам находить оригинальные, творческие решения трудных вопросов. Скажем, недавно нам надо было придумать, как эффективно бороться с малярией: от этой болезни каждый год страдают сотни миллионов человек и умирает почти миллион детей. В мозговых штурмах участвовали биологи, компьютерщики, врачи, эпидемиологи, другие специалисты. И родилось немало интересных идей. Например, система борьбы с вредными насекомыми по аналогии с военной технологией сбивания баллистических ракет (некоторые изобретатели Intellectual Ventures были научными руководителями программы «звездные войны»). Наша система с помощью недорогих маломощных компьютеров, камер и лазеров выявляет самок комаров (самцы не распространяют болезнь), отслеживает их в полете и уничтожает парализующими световыми импульсами. Все равно что стрелять по воробьям из пушек? Но мы у себя в лаборатории сделали опытную модель — и она работает! Такого рода устройства можно применять в полях и садах вместо пестицидов — и даже защищать людей, которые жарят шашлыки на природе.

В одной из серий мозговых штурмов вместе со многими нашими штатными изобретателями участвовали хирурги, которые делают операции на сердце, грудной клетке, костях и мозге. Мы попросили врачей набросать список желаемых технических решений по принципу «было бы здорово, если бы…». Обсуждения получились исключительно плодотворными. Мы придумали новые модели хирургических инструментов — например, самостерилизующиеся и гибкие волоконные устройства, которые могут обходить участки мозга, а не пронзать их. Мы изобрели новые способы изготовления вживляемых дозаторов, которые сами выделяют лекарства там и тогда, когда это нужно организму; «умные» шунты, которые высушивают лишнюю жидкость — они могут подавать сигнал о том, что засорились, а могут быть и самоочищающимися; винты для костей, которые можно корректировать на расстоянии с помощью беспроводного источника энергии; крохотные импланты, которые автоматически отслеживают уровень глюкозы в крови у диабетиков. Совсем немало за несколько недель работы.

Еще одна череда мозговых штурмов увенчалась принципиально новой идеей ядерного реактора, практически исключающей необходимость в обогащении урана. Поскольку ядерную бомбу или боеголовку невозможно сделать из необогащенного урана, наша разработка поможет в будущем значительно снизить риск распространения ядерного оружия.

Таким вот образом мы «выдаем» тысячи изобретений в год. Все идеи анализируются, получают свое место в очереди, а затем лучшие мы патентуем — от одной пятой до одной трети общего количества. В 2009 году мы подали заявки примерно на 450 патентов для наших собственных изобретений и оказались среди 50 организаций-обладателей самых больших в мире патентных картотек, обогнав при этом гораздо более крупные компании — Boeing, Johnson & Johnson, 3M, Mitsubishi и Toyota.

Создание сети изобретателей. Занимаясь изобретательством в стенах нашей фирмы, мы последние два года расширяли круг работающих на нас внешних изобретателей — и потратили на это около $100 млн. Большинство этих людей работает в научных институтах, и контракты мы подписываем, как правило, с их учреждениями. В прошлом году, например, к нам обратились из индийского Института технологий (Мумбаи). Институт хотел довести до производителей изобретения своих преподавателей и сотрудников и просил нас помочь ему в этом.

Работающим на нас специалистам мы отправляем так называемые запросы на изобретения: в них обрисованы технические проблемы, которые предстоит решить, и намечены многообещающие подходы. Наши партнеры представляют нам на рассмотрение свои идеи. Мы платим за самые перспективные и оформляем на них патенты. Изобретатели и их сотрудники получают роялти от всех лицензионных платежей, которые нам поступают. К концу 2009 года итоги деятельности нашей сети были такими: около четырех тысяч изобретений и более тысячи патентных заявок.

Инвестирование в готовые изобретения. Как бы ни были талантливы наши изобретатели, сколь бы ни были многочисленны их ряды, они не могут постоянно пополнять наши фонды с нужной нам скоростью. Поэтому большую часть из 30 с лишним тысяч патентов нашего портфеля мы купили. Мы это делаем потому, что хотим развивать рынок, помогая изобретателям новыми или более эффективными способами зарабатывать на своих открытиях. Наша группа закупок, в состав которой входят бизнес-аналитики, выясняет, какими патентами владеют наши клиенты, в том числе потенциальные, узнает их технические потребности и старается подобрать пакеты соответствующих патентов. Оценщики и закупщики отслеживают рынок изобретений и решают, что и по какой цене стоит покупать.

По-прежнему велика значимость классического изобретателя-одиночки. Такие люди чаще всего не любят писать бизнес-планы и не стремятся создавать предприятия: им проще передать свое творение в виде лицензии и заняться следующей идеей. Инвестиционные фирмы вроде нашей избавляют их от необходимости выходить на каждого такого покупателя — а их множество — и по отдельности вести с ними переговоры. И мы почти всегда можем предложить изобретателю более справедливые условия. Мы уже выплатили изобретателям-одиночкам около $315 млн и стали одним из крупнейших источников нового капитала.

Университеты и некоммерческие научные организации — это вторая наша сокровищница. Я не устаю поражаться тому, сколько интеллектуальной собственности, созданной в вузах, лежит мертвым грузом только потому, что у них нет ресурсов для полноценной коммерциализации собственных изобретений. Небольшим учебным заведениям в Америке и многим университетам за ее пределами не по карману держать специальные отделы, которые занимались бы продажей технологий. Те же, что могут себе это позволить, продают лишь малую часть своих изобретений — в основном тех, которые были полностью созданы ими и которые легко запатентовать и продать. Дело в том, что если ученые из разных учреждений сообща разрабатывают идею, а это очень распространено, то вопрос о том, кому принадлежит право на интеллектуальную собственность, сильно запутывается. Вузам не хочется заниматься юридической волокитой и высчитывать вклад каждого отдельного человека. Или же им не по силам продать свои технологии, если непонятно, кому лучше из множества потенциальных покупателей, или когда они думают, что интеллектуальную собственность все равно будут использовать пиратским образом. Фонду изобретательского капитала эта задача по плечу, поскольку его фиксированные издержки на содержание больших групп лицензирования амортизируются за счет большого количества сделок. Сейчас наши аналитические возможности, наш опыт в области патентования, а также наши деньги пригодились ста с лишним организациям.

Иногда нам удается воспользоваться и более редким источником качественных патентов. Компании, которые переживают финансовые трудности или вообще закрываются, выставляют на рынок свою интеллектуальную собственность — либо через аукцион, либо напрямую. Бывает, что это — крупные корпорации, Enron например. Но чаще — это небольшие стартапы, разорившиеся вовсе не потому, что их идеи были недостаточно хороши. Опередившим свое время компаниям и идеям мы предлагаем готовый рынок и тем самым возвращаем деньги в систему венчурного капитала, чтобы они пошли на финансирование новых предприятий. Таким образом мы спасаем оригинальные изобретения, которые иначе могли бы пропасть.

Скажем, недавно мы имели дело с пятью новыми компаниями, производящими медицинское оборудование. Они, так сказать, играли на одном поле, а сейчас находятся на разных стадиях умирания. У них замечательная технология, но нынешняя экономика попросту не вынесет стольких конкурентов, и венчурные фонды больше не хотят их финансировать. Мы решили объединить их интеллектуальную собственность и преобразовать ее в более солидный пакет патентов, который можно было бы потом продать более сильному предприятию-новичку или старожилам вроде GE, Baxter или J&J.

Наконец, мы покупаем немало патентов и у больших благополучных корпораций. Мы заключили сделки примерно со ста компаниями из списка Fortune 500 и подобными им зарубежными предприятиями.

Многие крупные компании с подозрением относятся к изобретательству — слишком уж это непредсказуемое и трудно контролируемое дело. Решая одну конкретную проблему вы, как правило, получаете на выходе нечто совершенно неожиданное, то, что не имеет ничего общего с вашим бизнесом. Большинству предприятий не по силам эксплуатировать идеи, не связанные с их специализацией.

Благодаря действующему рынку капитала компаниям будет проще доводить до производства подобные изобретения и зарабатывать на них. Если фондам изобретательского капитала удастся такой рынок создать, то лет через десять-двадцать финансовые директора привыкнут задавать главам НИОКР вопросы вроде: «А достаточно ли мы тратим на изобретения? Достаточно ли своих изобретений продаем?» Исследования уже не будут черной дырой, они превратятся в прибыльный бизнес, на развитие которого выделяется много денег. Это, кстати, одна из моих задач: сделать так, чтобы бюджеты на разработки у всех компаний стали больше.

как зарабатывать на изобретениях

Покупать, продавать и лицензировать изобретения все еще трудно. Исключение составляют разве что компоненты, из которых можно изготовить новые лекарственные препараты. Трансакци-онные издержки очень велики. Сделки чаще всего заключаются за закрытыми дверями, поэтому достоверной информации о ценах почти нет, а она могла бы помочь продавцам и покупателям рассчитать, сколько стоит то или иное изобретение.

Чтобы максимально полно реализовать рыночный потенциал изобретений, у основных игроков рынка должно быть достаточно капитала. Причем, говоря «достаточно», я имею в виду сумму, гораздо большую, чем те $5 млрд, которые нам уже удалось привлечь. Но, чтобы инвесторы не пожалели таких денег, нужно предложить им несколько жизнеспособных стратегий зарабатывания на патентах. Расскажу о двух вариантах, которыми мы уже воспользовались, и еще об одном, который обдумываем.

Создавайте пакеты патентов. Один из способов реализовать рыночный потенциал патентов — правильно их объединить: так, чтобы целое стоило больше суммы частей. Мы собрали большие портфели патентов в сфере беспроводных технологий, микросхем памяти и т.п. Обычно в каждом портфеле есть изобретения трех типов: которые уже применяются, которые с высокой долей вероятности будут применяться в скором времени, и изобретения, которые сейчас кажутся слишком далекими от жизни.

Ценен абсолютно каждый патент, но в пакете их ценность гораздо выше, поскольку покупатели экономят время и деньги, необходимые на поиск патентодержателя и отдельные переговоры по каждому изобретению. Если покупатели хотят побыстрее начать производство инновационного продукта, они могут легко получить все нужные для этого патенты. заодно меньше риск того, что они упустят нужную лицензию или им нанесут неожиданный удар из-за угла в виде иска о нарушении прав на интеллектуальную собственность.

Наши крупные клиенты в большинстве своем признают правомерность такого принципа и готовы покупать лицензии на пакеты наших патентов — до тысячи изобретений в каждом. Многие, к тому же, подписываются на портфель патентов: тогда они автоматически получают лицензии на все новые изобретения, которыми он пополняется. На продаже лицензий мы уже заработали более $1 млрд.

Как я уже говорил, составлять такие портфели не просто. Труднее всего — определить, в каких изобретениях особенно заинтересованы наши стратегические инвесторы и другие клиенты. Компании не привыкли обсуждать такие «детали» с посторонними. А иногда — просто не продумывают свои планы наперед.

Создавайте стартапы. Одни идеи столь необычны, что оказываются не по зубам даже венчурному капиталу. А другие — столь хороши, что глупо отдавать их кому-нибудь еще. В таких вот случаях фонд изобретательского капитала может создать свой стартап.

Если у изобретения одни несомненные достоинства, но на рынке слишком много игроков, самый надежный путь коммерциализировать его — учредить совместное предприятие с одной из компаний-гигантов. Если, чтобы довести новую технологию до ума, нужны не только большие деньги, но и знание отрасли, то в партнерствах тоже есть смысл. Поэтому, думая о том, как заработать на нашем ядерном реакторе нового типа, мы рассматриваем варианты партнерств с международными энергетическими компаниями.

Выпускайте обеспеченные патентами ценные бумаги. Грамотно составленные портфели патентов могут стать источником больших денег. Так почему бы не рассматривать их как финансовое обоснование нового класса инвестиционных активов — обеспеченных патентами ценных бумаг? Между прочим, в компаниях вроде Qualcolm акции, по сути, уже так и работают. Обеспеченные патентами ценные бумаги — это просто менее опосредованная связь между доходом от продажи или коммерциализации патента и доходами на ценные бумаги. Наверняка, едва развернется торговля ценными бумагами, обеспеченными портфелями патентов, начнется и спекуляция на самых перспективных патентах. Компании, заинтересованные в соответствующих технологиях, — скажем, те, которые хотят поставить их на коммерческие рельсы, — могут подстраховаться этими бумагами. Но это все останется лишь разговорами до тех пор, пока не появятся способы оценки таких ценных бумаг, — над этой проблемой мы сейчас и работаем.

Не так давно венчурных компаний не было и в помине. Тогда предпринимателям приходилось занимать деньги у богатых дядюшек или у школьных друзей. А потом Жорж Дорио, французский иммигрант — он сделал карьеру в Америке, дослужился до бригадного генерала американской армии, затем стал профессором Гарвардской школы бизнеса, — основал в 1946 году первый фонд прямых инвестиций American Research and Development Corporation (ARDC) — чтобы создавать компании, разрабатывающие инновационные технологии, и инвестировать в них. Дорио принципиально изменил основной механизм финансирования: теперь акционерный капитал, а не долг стал двигателем прогресса. любой инвестор мог вложить деньги в один из фондов ARDC, а любой честолюбивый предприниматель — прийти в ARDC с бизнес-планом. Гибкая модель Дорио для сбора и инвестирования венчурного капитала дала предпринимателям типовой, предсказуемый способ привлечения денежных средств. Настало время сделать то же самое для изобретателей.

Изобретательство — слишком важное дело, чтобы оставлять его на волю благотворительности, и я не вижу для этого необходимости. Венчурным фондам Kleiner Perkins, Benchmark, Sequoia и им подобным незачем идти в Конгресс и выпрашивать еще немножко денег на поддержку стартапов. Исследования в таких областях знания, как астрономия и теоретическая физика, требуют большого времени, и пользу их для общества трудно определить. Их должно финансировать государство. Но государство не должно финансировать разработки технологий, нужных людям и способных принести деньги за сравнительно короткий срок, скажем, за десять лет. Это дело частного сектора. Что нужно, чтобы оформился рынок изобретательского капитала? Группе компаний — не только Intellectual Ventures — надо доказать обоснованность его общей концепции. Надо, чтобы больше людей одобрило наши изобретения. Надо, чтобы как можно больше компаний приобретали патенты на них. И надо, чтобы два-три фонда изобретательского капитала заработали колоссальную прибыль.

Функционирующие рынок и индустрия изобретательского капитала дадут возможность изобретателям всего мира создавать каждый год на сотни тысяч изобретений больше, чем сейчас. Конечно, какие-то из них окажутся дурацкими или бесполезными. Но дело-то не в них, а в 1% самых блистательных изобретений — именно они сделают нашу жизнь намного богаче и лучше. Создайте рынок изобретательского капитала, индустрию изобретательского капитала, и это, вне всякого сомнения, подтолкнет последующее преобразование мира.

ЧЕМ ХОРОШ РЫНОК ИЗОБРЕТАТЕЛЬСКОГО КАПИТАЛА

ДЛЯ ИЗОБРЕТАТЕЛЕЙ

• обеспечивает финансирование

• выявляет перспективные направления

• оценивает рынок для конкретных технологий

• гарантирует справедливое вознаграждение

• защищает патенты

• продает и лицензирует изобретения

• объединяет изобретения из разных источников для повышения их стоимости

ДЛЯ НАУЧНЫХ УЧРЕЖДЕНИЙ

• обеспечивает финансирование

• наводит мосты между наукой и экономикой

• структурирует сделки, если несколько организаций имеют доли в патенте

• помогает коммерциализировать изобретения

• защищает права патентообладателя

ДЛЯ ПРОИЗВОДИТЕЛЕЙ

• дает возможность покупать патенты в одном месте

• помогает находить изобретателей для решения конкретных задач

• снижает судебные риски, обеспечивая доступ к патентам

• служит рынком патентов, которые компания хочет лицензировать или продать

ДЛЯ ОБЩЕСТВА В ЦЕЛОМ

• ускоряет технический прогресс

• уменьшает зависимость науки от госфинансирования

• воспитывает уважение к интеллектуальной собственности

• повышает конкуренцию и выбор для потребителей