Елена Ермолаева. Дело
за малым

Малый бизнес — основа любой развитой экономики. Руководство государства это как будто понимает: тезисы о важности для страны малого предпринимательства есть в любых знаковых посланиях президента, премьер-министра, мэра Москвы и чиновников помельче. Но малый бизнес все так же слаб и немногочислен, как 10 или 15 лет назад. Непонятно даже, сколько в точности у нас малых предпринимателей. По одним данным 2 млн, по другим — 4 млн. Что собой представляет этот сектор экономики? Есть ли шанс, что когда-нибудь оно станет мощным и массовым? Что может помешать его развитию? Мы задали эти вопросы кандидату психологических наук, старшему научному сотруднику Института психологии РАН Елене Ермолаевой. Еще в начале 1990-х Елена начала изучать малый бизнес с позиций психологии. Ее монография «Предпринимательст­во: самодиагностика и преодоление психологических барьеров» — одна из первых научных работ на тему малого бизнеса в России.

Вы занимаетесь психологией и при этом изучаете бизнес. Где тут точки соприкосновения?

Да, мой предмет — психология малого бизнеса. В начале 1990-х я получила на это исследование грант. Собственно, тогда и зарождалось в России предпринимательское движение. Меня оно заинтересовало своим сходством с другими массовидными социально-психологическими явлениями, такими, например, как паника или мода, для которых характерно одновременное спонтанное переживание многими людьми сходных состояний, выбор одинаковых стратегий поведения. Думаю, все прекрасно помнят, что происходило у нас в начале 1990-х: это было время глобальных перемен в стране. Многие остались вообще без какой бы то ни было работы, и им нужно было искать сферу приложения своих знаний и сил, да и просто зарабатывать. В итоге довольно большая часть этих «потерянных» людей попыталась уйти в бизнес.

А причем здесь массовые социальные движения?

«Массовое» не означает действий в массе, в группе, сообща. Наоборот, имеется в виду предпринимательст­во на основе индивидуальной инициативы. Однако психологические проблемы и социальные факторы в этих формах бизнеса носят массовый характер в том смысле, что в той или иной степени характерны для всех предпринимателей. При зарождении предпринимательского движения сработала типичная психология толпы: люди действовали стихийно в ситуации полного отсутствия выбора и были очень сильно подвержены настроениям, которые им навязывала пропаганда. Кардинальные социально-политические изменения разрушили прежние отношения между обществом и ­профессионалами, а многих, по сути, «вытолкнули» в бизнес.

Выходит, та кризисная ситуация стала стимулом для малого предпринимательства?

Да, но надо учитывать, что психологически тот кризис произвел более сильное потрясение, чем, например, нынешний: сначала перестройка, потом рыночная экономика, которую ввели шоковым методом, бурные экономические и политические катаклизмы.

И какой была та, первая волна малых предпринимателей?

Могу сказать, что в 1990-е практически все устремились в торговлю. Какие-то формы производственного бизнеса, безусловно, были, но чаще всего эти попытки быстро терпели фиаско. Условия были не те. И хотя торговля многим в свое время помогла удержаться на плаву, на качестве бизнеса такая диспропорция сказалась. Хорошего, социально ориентированного бизнеса было мало. И в этом смысле за прошедшие годы ситуация, к сожалению, мало изменилась. Правда, то же самое можно сказать об условиях, в которых малый бизнес вынужден жить: то же, как и прежде, несовершенство законов, недостаточная поддержка малого бизнеса государством и т.д.

Какая была структура у первого предпринимательского движения?

Я бы выделила две основные группы: коммерсанты и, условно говоря, идеалисты. Первые — это те, кто стал заниматься куплей-продажей, по большому счету — спекуляцией. Частью это были вынужденные спекулянты, ­частью — ­спекулянты по призванию и образу мыслей. Вторые — более творческие, стремящиеся к самореализации — в основном ушли в производст­во, причем среди них было очень много романтически настроенных людей: некоторые даже перебирались из города в деревню, хотели заниматься фермерством. Они первыми и потерпели крах: взяли кредиты на технику, на оборудование, но из-за скачков инфляции и девальвации очень быстро разорились.

Как выглядит то малое предпринимательство с позиций психологии?

Это была исключительно разношерстная группа. Ее составляли самые разные люди: бывшие учителя, инженеры, рабочие, студенты… Да кого только там не было!

То есть профессионально не очень подготовленные люди?

Не то что «не очень» — совсем неподготовленные! Но гораздо важнее, что все они были психологически не готовы к предпринимательству, к специфическим проблемам, с которыми им в итоге пришлось столкнуться. Что уж тут говорить, если некоторые малые предприниматели долгое время совмещали собственный бизнес с прежней, наемной, работой. Все дело в том, что у них была совсем «не та» мотивация: многие ведь стали бизнесменами только потому, что им больше некуда было податься. Главным их внутренним двигателем была финансовая неурядица. Большинству пришлось отправиться в свободное плавание под давлением внешних обстоятельств, это был навязанный, неосознанный выбор.

Может, оттого малый бизнес не такой массовый, как хотелось бы?

Здесь, как и везде, со временем произошел естественный отбор: по мере того, как экономическая и социальная ситуация стабилизировалась, многие стали возвращаться к прежним занятиям и с радостью оставляли чуждое им дело. Это были, конечно же, те, кто не преуспел. В итоге остались самые удачливые и подготовленные. И сейчас их несколько миллионов, а это довольно много.

Как со временем изменялся портрет малого предпринимателя?

Честно говоря, практически никак. К сожалению, сейчас малый бизнес находится примерно на том же невысоком уровне развития, что и в начале 1990-х, — ­принципиальные подходы к ведению бизнеса не изменились. Ну, возможно, стало меньше случайных людей, а остав­шихся кризис заставляет очень активно консолидироваться.

То есть люди все так же профессионально плохо подготовлены к экономической деятельности?

 Да, но ради справедливости надо сказать, что и в Европе малый бизнес не очень образован. Люди задумываются об образовании, знаниях, только если они хотят уже выйти на новый качественный уровень.

Есть ли какие-нибудь национальные особенности у российского малого бизнеса?

Есть, но я бы назвала их не национальными, а скорее... исторически сложившимися, что ли. Да и как им не быть: семьдесят с лишним лет в стране вообще не было таких ­понятий, как «предприниматель­ство» или «частная собственность». Социалистическое мировосприятие нельзя взять и разом выбить из себя. Да и сам уклад жизни в Советском Союзе последних лет его существования был очень специфическим: любой шаг человека был предопределен и заранее понятен. Люди получали примерно одинаковую зарплату, жили практически в одинаковых условиях, у всех были более или менее похожие увлечения. Власти могли декларировать все что угодно, но сделать карьеру ценой собственных усилий было почти невозможно. Человек мог работать десятилетиями в одном и том же учреждении, годами сидеть на одной и той же должности, а изменить профессию было, по сути, нереально. Конкуренции не было ни в чем. От людей реально мало что зависело, поэтому и сформировалась соответствующая психология. Естественно, занявшись предпринимательством, они оказывались в непривычной, неуютной им среде — там нужны готовность рисковать, инициативность и самостоятельность в принятии решений.

То есть стабильность — плохая среда для малого предпринимательства?

 Не стабильность, а закостенелость и непредсказуемость. Стабильность хороша, если только у людей есть возможность развиваться. А когда возможности развития сводятся к тому, что вы можете лишь переходить с одной формальной ступени на другую в рамках той же профессии, то о каких тут ростках предпринимательства можно говорить?! Предпринимательство ведь предполагает непрерывное освоение новых ресурсов. Для этого необходимы подвижность, стрессоустойчивость, умение вести конкурентную борьбу. Закостенелость среды и ригидность личности были основными негативными факторами в 1990-е годы. Главная опасность нынешнего кризиса — в непредсказуемости развития социально-экономической ситуации даже в ближайшей перспективе, не говоря уже об отдаленной.

Как вы оцениваете в этом смысле нынешнюю среду?

Здесь подвижки, без сомнения, есть: новое поколение 20—30-летних гораздо лучше подготовлено к предпринимательству — у них нет психологических барьеров, свойственных старому. Но в другом психология так и не изменилась: в производство по-прежнему никто идти не хочет, все стремятся в куплю-продажу. Современный типичный представитель малого бизнеса — это довольно молодой мужчина, занимающийся в основном спекулятивным бизнесом и нацеленный на достижение краткосрочного результата; он тратит прибыль на себя, а бизнес поддерживает за счет новых кредитов. Он почти не представляет себе, каким будет его дело лет через 10—20 — не потому что глуп, а потому что не собирается долго заниматься одним и тем же. То есть, с одной стороны, он сам не хочет развиваться, а с другой, — не может, условий-то для этого все равно никаких нет, нет внятной политики государства и общества в отношении малого бизнеса.

Очевидно, что производство менее доходное дело, чем торговля.

Это так. Но это и свидетельство того, что наш бизнес еще нельзя назвать социально ориентированным, как бы нам этого ни хотелось. Предприниматели в большинстве своем­ не нацелены на продуктивную ­деятельность, не хотят создавать материальные ценности. Довольно долго у нас деньги можно было заработать легко и быстро. ВВП рос, цены на нефть — тоже. Менеджеры — это, конечно, не малый бизнес, — но тоже показательная в этом смысле группа. Очень многие служащие получали неплохие зарплаты, ничего по сути не делая. И эта легкость порождала в обществе соответст­вующие настроения. Молодежь, которая вроде бы и должна пополнять ряды малого бизнеса, предпочитала не зарабатывать, а получать — почувст­вуйте разницу. Они не стремились получить нужную им специальность, не хотели ночами сидеть в гараже, как Билл Гейтс, пытаясь создать что-то значительное. В ­1990-е таких целей не было из-за хаоса в обществе, в 2000-е — из-за шальных нефтяных денег. Говоря попросту, люди не думали о том, что будет через десять, через двадцать лет. А любой настоящий бизнес — и вообще любое настоящее дело — всегда нацелен в будущее.

Разве это плохо, что малый бизнес нацелен на что-то краткосрочное?

Я отвечу так: в США малый бизнес реализуют в 4—17 раз больше инноваций, чем крупный. Количест­во создаваемых малыми фирмами ноу-хау на 1 доллар затрат в 24 раза превышает тот же показатель крупных компаний, а на долю малых фирм приходится от трети до половины всех нововведений. Конечно, хотелось бы, чтобы и наш малый бизнес рождал инновации, а не просто возил трикотаж из ближнего зарубежья.

Странно, ведь в мире малые предприниматели как раз десятилетиями занимаются своим делом, передавая его из поколения в поколение.

Все дело в традициях — у нас их нет. В Европе все эти маленькие семейные ресторанчики, мастер­ские, магазинчики, которые есть на каждом углу, зарождались 30, 50, где-то даже 100 лет назад. У них малое предпринимательство как бы вплетено в жизнь общества, а у нас такие люди оторваны от социума. Естественный, первый этап наживы за эти почти двадцать лет так и не был преодолен.

Может, это какая-то наша ментальная особенность?

Наша — в смысле россиян? Я так не думаю, мне вообще не хотелось бы говорить о том, что русские менее склонны к «настоящему» предпринимательству, потому что это не так. Здесь уместно было бы привести две крайние точки зрения на роль тоталитарной системы в «уничтожении духа предпринимательства». Одна состоит в том, что эта система уничтожила на генетическом уровне все, что называется предприимчивостью: сначала — физически, а потом — и психологически, невостребованностью. Другая точка зрения основывается на идее «чем хуже, тем лучше»: трудные условия не только не погубили предприимчивость, но и развили ее, стимулируя творческий процесс. Истина находится, очевидно, где-то посередине.

Какую роль в формировании малого бизнеса играет общество? У нас всегда не очень хорошо относились к деловым людям.

Ну да, крестьяне говорили «кулак — мироед», хотя он и обеспечивал работу всей округе. Но на самом деле общественное мнение никак не влияет на предпринимателей и тех, кто всерьез пошел в бизнес. Все-таки бизнесмен — это всегда индивидуалист, его мало волнует, что там по поводу него думает сосед или тем более незнакомец.

Раз уж речь зашла о ментальности, давайте поговорим о досоветской России. Советское время, конечно, не могло породить традиции предпринимательства, но ведь еще раньше бизнес существовал. Скажем, было купечество.

Ну, во-первых, купечество хотя и было предпринимательством, но немассовым и нецивилизованным. А во-вторых, это все-таки был не малый бизнес. Так что этот пример не показательный.

А крестьянство?

Давайте обратимся к истории. До 1861 года крестьяне, самая многочисленная часть общества, были крепостными. Думаю, вы понимаете, что это никак не способствовало предпринимательству. После освобождения они стали получать в пользование наделы, но в таких количествах и на таких условиях, что едва могли с них прокормиться. Да и то не всегда. Другими словами, не было никаких предпосылок для зарождения товарного хозяйства. Плюс традиционный общинный уклад. Сейчас ­некоторые ­политики уверяют, что общинность — это благо, но я вот так не считаю. У каждого крестьянина вроде бы был свой надел, который он обрабатывал, но при этом вся земля все равно принадлежала общине. В этом году человек получал один надел, а в следующем — совсем другой. Разве можно в таких условиях почувствовать, что это твоя земля? Конечно, нет, а значит, это не способствовало и развитию предпринимательства.

А как же зажиточные крестьяне, так называемые кулаки?

Так это как раз те люди, которые уходили из общины. И потом, кулачество все-таки так и не стало массовым движением. Но многие из этих людей были харизматичными лидерами с ярко выраженным духом предпринимательства, которому, по словам Йозефа Шумпетера, обязательно сопутствует «творческое разрушение» и стремление к новизне.

Тем не менее у нас, по сути, отсутствует культура массового предпринимательства?

Попытки ее укоренить по разным причинам ни разу так и не удались. Вероятно, ближе всего к этому мы подошли во времена столыпин­ских реформ. Было много ново­введений, в том числе — серьезные налоговые льготы для тех, кого мы сейчас называем предпринимателями. И деловые люди не заставили себя ждать. Я знаю, что в одном только Дмитровском районе, по рассказам очевидцев, появилось сразу 30—40 маленьких фабрик: изготавливали ткани, кирпичи, какие-то бусы, церковные свечи, предметы народного промысла. Учитывая, что крестьянский труд стоил тогда очень дешево, стимул к развитию предпринимательства был прекрасный. Но, как известно, не сложилось.

Картина с малым бизнесом получается не слишком радостная: нормальной государственной поддержки нет, традиций тоже. Может, кризис что-то изменит?

Не думаю, что нас ждет какой-то предпринимательский бум. Кто-то, конечно, пойдет в малый бизнес, но тенденцией это не станет. Хотя считается (и это неоднократно подтверждала история), что лучшее лекарство от кризиса — массовый малый бизнес.

Сейчас есть общее с ситуацией начала 1990-х: люди тоже теряют работу.

Работы лишаются в основном молодые менеджеры — люди, которые привыкли хорошо получать без особых усилий. Захотят ли они заниматься делом, связанным с риском? Сомневаюсь. Пока что бывшие менеджеры заняли выжидательную позицию: они верят, что все вернется. Им кажется, что вскоре они найдут такую же хорошую работу. Возможно, люди других профессий пойдут в бизнес. Но самый большой парадокс заключается в том, что молодые менеджеры, с точки зрения своих профессиональных качеств, неплохо подходят для бизнеса: они молоды, здоровы, активны, у них хорошее образование, часто экономическое. Сами они вряд ли решатся, но для государства сейчас неплохой момент, чтобы «перехватить» их и перенаправить эти ресурсы в нужное русло. Может быть, нужна более широкая под­держка малого бизнеса, в том числе и психологическая. По крайней мере, социальной целесообразности в том, чтобы бороться с безработицей менеджеров, возвращая их на прежние места, точно нет.