Невозвращенец

День первый

— Респект вам, Павел. Ваше упорство меня покорило. Или доконало. Проходите. — Александр Чащин закрыл за гостем дверь и, не дожидаясь пока тот снимет промокшее насквозь пальто (на улице шел проливной дождь, а зонтов Павел Кожухов ­почему-то не признавал), бодрым шагом направился в глубь дома.

Когда Павел вошел в большую полутемную гостиную, Чащин уже сидел в кресле около ярко пылающего камина и быстро набирал на телефоне сообщение, что-то напевая себе под нос.

— Садитесь. — Не отрываясь от телефона, Чащин кивнул в сторону второго кресла.

— Александр, спасибо, что согласились встретиться. Я знаю, вы сейчас с прессой не общаетесь, поэтому приготовился к долгой битве.

— Ну вы же, насколько я понимаю, не пресса. А книга про меня — это круто. Книг про меня еще никто не писал. — Чащин поерзал в кресле и закинул ноги на стол. Из-под надетого на спортивный костюм халата вынырнули оранжевые брюки и яркие полосатые носки. — А кстати, вы что, в «Клубе бизнесменов» уже не работаете? В прошлый раз вы брали у меня интервью вроде бы для них.

В «Клубе бизнесменов» Павел Кожухов служил, как он выражался, десять лет — служил бы и дальше, но из-за кризиса журнал прикрыли, и Павел решил не суетиться, не искать новое место, а остаться на вольных хлебах. Тем более что у него, известного бизнес-журналиста, были обширные связи. А тут еще и идея книги наклюнулась. В общем, было чем развлечься.

В Париж Кожухов вылетел, даже не заручившись согласием Чащина, на интервью. В том, что ему удастся встретиться с опальным бизнесменом, Павел не сомневался.

Добиваться встречи, однако, пришлось долго. Кожухов по нескольку раз в день звонил Чащину на мобильный. Обычно никто не подходил, иногда трубку брала жена и просила больше не беспокоить. Но Павел не сдавался. Он узнал адрес дома, где вот уже месяц проживал Чащин с семьей — в одном из престижных пригородов Парижа, — и стал регулярно туда наведываться. В конце концов (вот уж точно упорство и труд все перетрут!) ему удалось не только связаться с самим Чащиным, но и «раскрутить» его на интервью.

И вот первая встреча. Чащин энергичен и весел: несмотря на ранний час, видно, что на ногах он уже давно. Легкая небритость, яркие одежды, неожиданное сочетание цветов — Чащин он и в Париже Чащин, с чего ему меняться?

— Ну, с чего начнем? — Чащин отложил телефон, и теперь на столе перед ним красовались уже не две, а три разнокалиберные трубки. — С начала?

— Давайте с середины. Тем более, мы же договорились, что одной встречей вам не отделаться. Так что о самом начале рассказать вы еще успеете. А сейчас я хочу познакомиться с Чащиным сегодняшним, понять, чем он дышит, о чем мечтает. И главное — как он дошел до жизни такой? — Кожухов хитро улыбнулся.

Неожиданно один из телефонов Александра ожил. «Тебе повезло, ты не такой, как все, ты работаешь в офисе», — запела трубка голосом Сергея Шнурова. Чащин бросил взгляд на определитель номера и пожал плечами: «Фиг знает, кто это». А телефон между тем заливался: «Твоя судьба не дура и не злодейка, твой рубль бережет копейка. Step by step, пока от монитора не ослеп…» — Круто, да? Моя любимая песня. — Чащин энергично кивал в такт музыке. Человек на том конце провода долготерпением, похоже, не отличался: Шнуров споткнулся на последнем слове и умолк. — Так что там у вас за вопросы? Что рассказывать-то?

— Давайте о продаже бизнеса. Почему вы продали «Силу здоровья»? Ведь ваша аптечная сеть после стольких лет борьбы выбилась в лидеры рынка.

— Это да, лидерами мы стали уже давно. Посмотрите рейтинги — «Сила здоровья» четыре года стабильно занимала первые строчки. Но и у нас были свои проблемы. Долги, например. Сложности с перекредитованием. Но это не единственное, из-за чего я продал компанию. А главное знаете что? Достало все. Реально задолбало.

Я что, похож на мазохиста? Чащин исподлобья взглянул на Кожухова.

— Почему? — Подыграл ему Павел. — Что вы имеете в виду?

— Что здесь непонятного? — Чащин всем телом подался вперед и с явным удовольствием почесал ступню. — Я что должен кайф ловить от того, что меня имеют? Когда мы первые аптеки в Москве открывали, чего только не было: и рэкет, и разборки. Реальные такие разборки, с пистолетами, все дела. Аптеки жгли, товар уводили. Но то, что происходило тогда, в 90-х, — еще цветочки по сравнению с тем, что творится сейчас. Реальный беспредел. В регионах одно, в Москве другое. В регионах свои божки сидят, не отстегнешь им — и шагу ступить не дадут. Ладно, фиг с ними, мы все это как-то решали, отстегивали чаще всего, конечно. Но в Москве на мои день­ги нашлось больно много желающих. И это уже ни в какие ворота не лезло. Я им что, благотворительная организация?! Мать Тереза, б..?! Если такие умные — идите и зарабатывайте сами. А они кормушку нашли. И дело не только в деньгах, дело в отношении. Когда мне в открытую заявляют: хочешь выжить (понимаете, просто ­выжить, иногда даже в физическом смысле!), делай, что мы говорим, — это начинает доставать.

Кожухов кивнул.

— А когда именно вы решили, — спросил он, — что надо что-то менять? Что дальше так продолжаться не может? Ведь, насколько я понимаю, сначала вы играли по правилам системы.

— Ну да, играл, конечно. А что было делать? Хочешь жить, умей вертеться! — Чащин подмигнул журналисту и прищелкнул языком. — Когда мы начали продавать еще и косметику, наш товар стали задерживать на таможне. Ну что делать — я поехал разбираться. Договорился с кем надо, завел полезные знакомства. И больше таких проблем до поры до времени не возникало. Потом у них сменилось руководство — как это у нас бывает, провели показательную чистку, — и все началось сначала. Задерживали ­лекарства, ­косметику. Короче все, что ввозили. А мы выкупали. В конце концов нам это надоело и мы стали искать альтернативные пути. Вышли на поставщиков, и на тот момент оказалось, что у них покупать выгоднее, чем ввозить самим. И мы на некоторое время завязали с таможней.

— Так у этих поставщиков и правда мог быть контрафактный товар. — Кожухов намекал на известный скандал с «Силой здоровья».

— Я вас умоляю, — нараспев произнес Чащин. — Неужели вы думаете, мы не проверяли? Да тысячу раз все проверили и постоянно контролировали. Поставщик оказался чистым. Понимаете — я уже миллион раз об этом говорил, — в таком бизнесе, как мой, велика ответственность перед людьми. И для меня это не пустой звук. Да, меня есть за что упрекнуть — я и сам, как вспомню, что мне приходилось делать, чтобы удержать компанию на плаву, так вздрогну. Что было, то было. Но здоровье и жизнь людей — для меня святое. Поэтому это не мой случай: я никогда не контрабасил. Так что, как говорят в Одессе, не делайте мне смешно! — Не буду, — улыбнулся Кожухов. — Тогда расскажите сразу про эту историю с якобы контрафактом. Насколько я понимаю, это и был поворотный момент в вашей бизнес-биографии?

— Ну не то чтобы поворотный, но да, это был, наверное, первый серьезный звоночек.

И тут, как бы откликнувшись на слово «звоночек», заголосил один из Чащинских телефонов. На этот раз Александр снял трубку.

— Да, да. Кто это? — И после непродолжительной паузы: — А-а-а. Привет! Перезвони через часик, ладно? Да, все нормально. Пока.

— Ну так вот, — помолчав, продолжил Чащин. — Я уже сказал, что отношения с таможней мы на какое-то время прервали. Но потом я подумал: ввозить лекарства самим гораздо надежнее. Во-первых, так я абсолютно точно знаю, кто, где и как их произвел. Во-вторых, мы часто добиваемся хороших условий от производителей. Ну и, конечно, сама схема получается совершенно прозрачной. А это для меня очень важно. Но тут, как всегда, понабежали те, кто по ­какому-то ­недоразумению принял меня за дойную корову. И я мягко так, в доступной вроде бы форме, стал им объяснять: вы ошиблись, товарищи. А они не поняли. Тут и началось. Настоящая война.

— Так что там было с контрафактом? — вернулся к своему вопросу Кожухов.

— Я к этому и веду. Сначала у нас арестовали крупную партию лекарств. Завели уголовное дело. «Оборот фальсифицированной, бракованной и имеющей истекший срок годности фармацевтической продукции». Какая именно продукция была, по их мнению, у нас, — я так и не разобрался. Да и не важно. Начался реальный прессинг: постоянные проверки, обыски, наезды. Очень утомительно. Потом еще бесконечные статьи в прессе — проплаченные, само собой. На нас тогда столько грязи вылили… А теперь подумайте: если вам методично внушают, что в «Силе здоровья» — поддельные лекарства, вы пойдете туда? В общем, ущерб был неслабый. А потом часть конфиската всплыла на рынке. Это было уже слишком. Ну я и завелся. Вообще я тихий, но если меня разозлить… — Разозлили?

— Конечно! Я стал защищаться: через прессу, через какие-то свои каналы. То есть обычно люди молчат, как-то тихо все улаживают. А я не стал улаживать. Я взорвался. В конце концов дело закрыли за отсутствием состава преступления.

— Это была ваша маленькая победа! — восхищенно воскликнул Кожухов.

— Почему маленькая? Маленьких побед не бывает... — С видом великого гуру провозгласил Чащин. — Ладно, расходимся. Мне сейчас звонить должны, это надолго. Так что, как говорится, до новых встреч в эфире. Жду вас завтра.

День второй

— А не перейти ли нам на «ты»? — С такими словами Чащин встретил пришедшего к нему на следующий день журналиста. — Мы уже вроде как сроднились, каждый день видимся. Я думаю, мы с вами примерно одного возраста. Будете мне, значит, как брат. Так и вижу идиллическую картину: два молодых жизнерадостных братца ведут задушевные беседы у камина.

Кожухов рассмеялся: Чащин явно был в отличном расположении духа, и, значит, можно было рассчитывать на интересный разговор.

— Отлично, давай на «ты», — согласился он и последовал за Александром на свое вчерашнее место. На столе, где в прошлый раз покоились ноги Чащина, стояли две маленькие фарфоровые чашки и ваза с печеньем.

— Жена пекла, угощайся. Сейчас кофе налью. — Александр вышел из комнаты и быстро вернулся с кофейником в руках. — Молоко ­нужно? Нет? Ну отлично, я тоже пью только черный.

— Так, на чем мы вчера остановились? — спросил Чащин, залпом осушив чашку кофе. Держать ноги на земле ему, похоже, удавалось с трудом — на этот раз он закинул их на подлокотник кресла.

Кожухов отставил чашку и заглянул в блокнот.

— На победах.

— Точно, на победах. Короче, побед у меня было много. И это их вконец доконало.

— Кого «их»? — Кожухов решил внести ясность в этот вопрос.

— Паш, ну ты что?! Как кого?! — удивился Чащин. — Силовиков наших. Больших людей из МВД. Пока я не продал бизнес, они провели еще парочку крупных акций. Например, как это у нас водится, меня обвинили в неуплате налогов. Причем за какие-то лохматые годы. Но, ты не поверишь, я к этому уже был готов. То есть реально просчитал их действия на несколько шагов вперед. Мне даже скучно стало: «б.., все так предсказуемо!» Ну, естественно, у меня все документы были в порядке. И не только из-за проверки. Они у меня вообще всегда в порядке. Я такой — порядочный. — И Чащин засмеялся, обрадовавшись получившемуся каламбуру.

— Но нервы тебе, небось, изрядно потрепали? — Ну-у-у, — протянул Чашин, — потрепали, конечно. Опять дело завели. И опять обыски — и в офисе, и дома. Опять допросы. А потом дело опять закрыли — доказательств у них, конечно, не было. Как и в тот раз, я молчать не стал. Я рассказывал вчера, что я не молчал? — спохватился Чащин.

— Ага, рассказывал, ­— Кивнул Павел. ­— Но как-то так, коротко.

— Ну правильно: тут и рассказывать-то по большому счету нечего. Об этом, как говорится, писали все центральные газеты. А все центральные теле- и радиоканалы — показывали. Не центральные, ­конечно, это уж я так, для красного словца. Но где только можно, я пиарился. Рассказывал, кто и почему желает мне «добра» и как они пытаются потопить «Силу здоровья». Короче, проводил политинформацию. Таким образом, кстати, я убивал двух зайцев. Боролся с врагами — это раз. И показывал всем, что бизнесмены — приличные и порядочные люди, достойные уважения, — это два. Выступал от лица всего бизнеса — во как!

— Достойно, достойно, — кивнул Кожухов. — Но тогда (это, кстати, возвращаясь к моему вчерашнему вопросу), может, и не стоило продавать компанию? А то получается, что ты — этакий борец за права бизнесменов, а сам без бизнеса. Как сапожник без сапог.

— Ну да, может тут и есть несостыковочка. Когнитивный диссонанс, так сказать. Но я тебе вчера уже рассказывал: меня достало отношение государства к бизнесу — совершенно нездоровое отношение. И я понял, что проще бороться, когда тебя не за что схватить. Со своей компанией — я уязвим. А так — нет. Я продал «Силу здоровья» и развязал себе руки, освободился. И заметь, вовремя продал!

— Вот уж точно, вовремя. С этим не поспоришь. А как насчет свободы? Освободился?

Чащин ответил не сразу — его внимание отвлек детский смех, доносившийся со второго этажа.

— Ленка... — Голос Александра потеплел. — Прикинь, ей тут так нравится, уже с соседями подружилась. Каждый день с их пареньком играет, ему тоже пять лет. Она с ним по-русски, он с ней по-французски. Но понимают друг друга — дай боже, нам бы, взрослым, так. — И тут же вернулся к теме разговора. — Так что ты там спросил?

— Руки-то ты себе развязал? Удалось освободиться?

— Ну это как посмотреть. С одной стороны, да. А с другой — ­ничего не изменилось. Они все равно не отстали, нашли до чего ­докопаться.

— К чему же? — не понял Кожухов: эта часть биографии Чащина была ему неизвестна.

— Паш, ну что тут неясного? — пожал плечами Чащин и потянулся за очередным печеньем. — Тут только один вариант возможен. Через неделю после сделки звонит мне эта шишка из органов и нагло так говорит: делись, мол, дорогой товарищ Чащин. Зачем тебе такие бабки? На многое, говорит, я и не претендую, давай тридцать процентов, и разойдемся по-тихому. Я, честно говоря, от такой наглости прибалдел слегка. Ну и, ясное дело, послал его куда подальше. Потом я еще пару раз с его людьми общался. В конце концов отстали вроде. Я себя иллюзиями не тешил, понимал, что это не надолго, но чем все обернется, конечно, не подозревал.

— И ты пошел в политику...

— Ага. Меня, кстати, давно туда звали, но мне политика никогда не нравилась. Да и сейчас не нравится, откровенно говоря. Но другого метода борьбы я пока не придумал.

— А не было ли это способом свести личные счеты? — Конечно, было. Но не способом, а попыткой. Потому что в нашей стране с произволом власти так просто не справиться. Но личные счеты — это не единственное и не главное. Я рассчитывал со­брать вокруг себя людей, которым не безразлично то, что происходит сейчас в России — и в бизнесе, и в экономике. Людей, которые хотят бороться за справедливость, которых все реально достало. ­Я хотел изменить систему — сделать так, чтобы закон был выполнимым, прозрачным, разумным и, главное, единым для всех. Ну и, конечно, я делал ставку на серьезных людей наверху. Заводил связи, чтобы с их помощью двигать партию.

— Да, без связей у нас никуда, — согласился Кожухов. — Ну и как, удалось заручиться поддержкой Кремля?

— Ну, в общем, да. В Админист­рации Президента нашлись сочувст­вующие, как ни странно. Но воспользоваться этими связями я не успел. А когда обратился к этим людям со своими проблемами, получил отставку.

— А что это за люди и в чем именно состояла просьба? Тут со второго этажа снова послышался детский смех, и по лестнице, громко стуча каблучками, сбежала девочка с длинными русыми волосами. За ней едва поспевал пухлый мальчик: он бежал и на ходу что-то выкрикивал по-французски.

— Пап, пошли, ты обещал! — Девочка, не останавливаясь, пронеслась в коридор, к входной двери.

Чащин взглянул на настенные часы, висевшие над камином.

— Точно, — сказал он. — Труба зовет. Поедем с Ленкой в Диснейленд. Вчера дождь был, пришлось перенести на сегодня.

Чащин рывком поднялся с кресла и стряхнул с себя крошки от печенья.

— Так что закругляемся. На все вопросы отвечу завтра. В то же время, в тот же час у камина я жду вас, — пропел Чащин и, не провожая гостя, пошел наверх одеваться для прогулки.

День третий

На это раз Чащин не стал предлагать Кожухову кофе. Он сидел в кресле мрачнее тучи и бросал нервные взгляды на разложенные перед ним телефоны.

— Адвокат мой звонил, — объяснил он. — Говорит, подвижек никаких. Сейчас там какое-то важное заседание идет, потом он мне отзвонится. Так что времени у нас в обрез. Давай сразу по существу.

— Давай, — согласился Павел. Он, конечно, рассчитывал на долгий разговор, но тут уж было, как говорится, не до жиру. Не выгнал, и то хорошо. — Вчера ты упомянул, что Кремль тебе не помог. О каком случае шла речь?

— Короче, сейчас я тебе быстро обрисую ситуацию, — по-деловому начал Чащин. — Этот чин, генерал этот, от меня, конечно, не отстал. Он откопал историю столетней давности, про которую все давно забыли, и завел уголовное дело.

— Историю про кладовщика? — уточнил Кожухов.

— Да, да, не перебивай. Сейчас я все сам расскажу. Так вот. Несколько лет назад мы взяли нового кладовщика. Надежного вроде парня, с рекомендациями, все дела. Проработал у нас почти год — все нормально, без накладок, никаких нареканий не было. А потом на этот склад напали и увели партию дорогих американских лекарств. Кладовщик весь избит, его напарник с переломанными ребрами. Короче, ребята пострадали по полной программе. А это было как раз в то время, когда я бодался с ментами. Ну, короче, мы мозгами пораскинули и поняли, что в органы обращаться себе дороже: мало того что они палец о палец не ударят, так еще и против нас все эту историю повернут. К тому же я не исключал, что они и сами тут замешаны. И мы стали копать своими силами. А служба безопасности у меня была что надо — очень крутая. Я дал им карт-бланш: делайте, что хотите, только найдите мне этих уродов. Ну они и нашли. Оказалось, что этот кладовщик (а он быстренько из компании свинтил: якобы моральный ущерб, лечение, все дела) вошел в сговор с напарником, они инсценировали нападение и сами увели товар. Тогда мои ребята их нашли и поговорили жестко так, по-мужски. Товар они уже, ясное дело, слили, но большую часть денег таки возместили. Я, конечно, как теперь модно говорить, кошмарить этого кладовщика не просил. Но моя позиция такая: украл — отвечай. Кто дал ему права красть у меня? Я не давал. Вот и вся история. И тут через столько лет она всплывает. Заводят очередное уголовное дело.

— Саш, у меня уже дежавю, — горько усмехнулся Кожухов.

— Вот-вот, и у меня. Тут я понимаю, что это уже серьезно: они обязательно что-нибудь нароют, что-нибудь сфабрикуют и устроят образцово-показательный процесс. И я решаю на время свалить. И уже тут, в Париже, узнаю, что двух ребят из службы безопасности «Силы здоровья» повязали — в аэропорту, практически сняли с самолета.

— А ты как-то пытался бороться или просто уехал, и все? — Ну естественно, пытался. Как только понял, откуда у этого дела ноги растут, тут же обратился в Кремль. И что я услышал в ответ? «Ты что, думаешь, — изменив голос, стал рассказывать Чащин, — государству сейчас эта история нужна? Как бы не так. Но мужик, с которым ты сцепился, нам не ­подвластен. Я, с ним, конечно, связался, поговорил. Но без толку. У меня на него никаких рычагов влияния нет. Он мне прямо сказал: отойди, не мешай вершить правосудие. Следствие, мол, покажет, кто прав, кто виноват». Вот тебе и связи, вот тебе и Кремль. Так что вертикаль власти — это все миф...

— То есть получается, ничего поделать в этой ситуации ты не можешь?

— Да вообще полная ж...! Но оставлять все как есть я не намерен. Я всегда хотел жить и работать в России. Это моя страна. И я хочу, чтобы мои дети жили там, и внуки тоже. И еще я хочу, чтобы они жили в нормальном государстве. А не в этой помойке, где каждый мнит себя богом, где царит полное­ ­беззаконие. Поэтому я просто обязан вернуться и продолжить борьбу. Хотя бы ради детей.

— Как же ты вернешься, если тебя тут же в аэропорту и повяжут? — удивился Кожухов. Такой решительности он, откровенно говоря, не ожидал.

— Это конечно, проблема, — с грустью признался Чащин. — И я ее обязан решить! Только вот как...

Тут зазвонил один из телефонов. Александр быстро снял трубку и вышел из комнаты, кинув на ходу журналисту: — На сегодня все. Когда встретимся в следующий раз, не знаю. Созвонимся...

Как поступить Чащину? Ситуацию комментируют эксперты.

Михаил Делягин, д.э.н., директор Института проблем глобализации

Понятно, что под псевдонимом Чащин скрывается Чичваркин. И даже если Чащин, как его прототип, не проводил на Лондонском экономическом форуме дискуссий на тему «Роскошь как национальная идея России», он должен понимать, что бизнесмен при созданном Путиным режиме идет в политику лишь по команде Администрации Президента и только в одном качестве — ее марионетки. Этим он может обеспечить себе временную безопасность, но не обязательно.

Чащин наверняка понимает, что сейчас идет война бюрократических кланов и, играя роль в политическом спектакле, поставленном одним из них, он может стать дополнительным раздражителем для другого. Мысль же о том, что кто-нибудь в администрации будет защищать марионетку-бизнесмена, нелепа и Чащину — если он дейст­вительно создатель и хозяин крупного бизнеса, а не номинальный владелец, как говорят в офшорах, — едва ли могла прийти в голову.

Чащин видел, как менялись правила, видел, как аппетиты правящей клептократии стали превышать возможности бизнеса, следил за судьбами Гуцериева и владельца «Арбат Престижа» Некрасова и, судя по его благосостоянию, подготовился к эвакуации. Он успешно играл по предлагаемым правилам, а когда они стали неприемлемыми, благополучно «соскочил». Обида его понятна, но демонстрируемые колебания — в лучшем случае дешевая показуха.

Откровенно говоря, я не вижу здесь дилеммы. У Чащина только один путь: сидеть в своем Лондоне (то есть в Париже) и дожидаться, когда политическая ситуация в России принципиально изменится (благо, это произойдет меньше чем через два года).

Если он вернется сейчас — в лучшем случае сядет вместе с Ходорковским. А может и не дожить до суда — если нарвется на того, кому в свое время не дал или недодал взятку, или если суд по каким-то причинам окажется недостаточно управляемым. Важно и то, что сейчас силовые структуры освобождаются от контроля государства и начинают бороться друг с другом за передел коррупционных рынков. Поэтому, приехав в Россию, Чащин очень скоро может начать давать показания о чем угодно: от финансирования диверсии на Байконуре до торговли наркотиками — все зависит от фантазии какого-нибудь полковника.

Единственный выбор, который стоит перед ним, — финансировать оппозицию или нет. Первое означает конфронтацию с путинским государст­вом — а у Чащина наверняка остались в России близкие, которые могут стать заложниками, и он как человек разумный это понимает.

С другой стороны, как бизнесмен он должен знать, что политики, которых он мог бы поддерживать по своим убеждениям, — правые политики либерального толка — полностью дискредитировали себя еще в 1990-е годы и глубоко чужды населению России; соответственно, финансировать их бессмысленно.

Так что возите детей в Диснейленд, ждите приговора и готовьтесь его опро­тестовывать через пару лет, товарищ Чич… извините, Чащин. Вы это и сами прекрасно понимаете, даже если хорохоритесь перед залетными корреспондентами. Все, что вам можно посоветовать — обосновать политический характер преследований и попросить на этом основании убежища. Если вы переедете из Парижа в Лондон, у вас будут на это хорошие шансы.

Анатолий Кучерена, председатель коллегии адвокатов «Кучерена и партнеры»

Как говорил незадолго до ареста один из вождей Великой французской рево­люции Жорж Жак Дантон, «Родину нель­зя унести на подметках башмаков». И если Чащин так любит Родину, что готов пожертвовать собой ради установления законности и справедливости, он может немедленно отправиться в Россию. Но я бы напомнил ему слова другого видного деятеля революции Шарля Мориса Талейрана: «Не спешите следовать первому порыву, он обычно самый благородный».

Если бы я был адвокатом Чащина, я предложил бы ему немного подумать и не спешить, подобно рыцарю печального образа, бросаться в бой с ветряными мельницами. Если человек попадает у нас в скрипучие жернова следствия, у него мало шансов выйти на свободу. И даже если основное обвинение, выдвинутое против него, разваливается, обязательно найдется что-нибудь еще, так что дело до суда так или иначе дойдет. Число же оправдательных приговоров в наших судах ничтожно.

К тому же при чтении этого текста возникает вопрос: а так ли уж чист Чащин? Создается впечатление, что он вспомнил о законе, который должен быть один для всех, только когда его самого коснулось беззаконие. А до этого он обращался с ним вольно. Это типичная ситуация. В 1990-е годы вести бизнес «по правилам» было практически невозможно. Иные бизнесмены даже бравировали своей свободой от всяких правил, демонстративно игнорируя не только трудовое законодательство и нормы приличия, но и Уголовный кодекс.

А теперь они становятся легкой добычей шантажистов в погонах, которые извлекают на свет божий связанные с ними темные истории и, угрожая уголов­­ным преследованием, вымогают деньги. А мо­жет быть, рассказы ­бизнесменов об этих вымогательствах — просто стремление представить себя невинной жертвой. Ведь мы не обязаны принимать на веру все, о чем говорит Чащин.

Но если он все же хочет бороться за свое доброе имя, ему стоило бы написать заявление на имя Генерального прокурора и изложить обстоятельства шантажа со стороны генерала МВД, который требовал «поделиться» средствами, полученными от продажи бизнеса. Он мог бы также предать эту историю гласности с помощью российских СМИ. Вполне возможно, что в результате про­верки Генпрокуратуры этот генерал лишится своего места, и тогда Чащин через какое-то время сможет вернуться.

А пока ему лучше посидеть в своем доме в пригороде Парижа. Психологи говорят: не можешь изменить ситуацию — измени свое отношение к ней. Для многих ситуация, в которой оказался Чащин, — предел мечтаний. Дом под Парижем, деньги, вырученные от продажи бизнеса, любящая жена, пятилетняя дочь, уже понимающая по-французски: что еще надо до полного счастья? Быть может, ему стоит пойти учиться, получить новую специальность, о которой он мечтал в детстве, и начать во Франции новую жизнь? Почему бы и нет: не бизнесом единым жив человек. Тем более что в России он свой бизнес продал, а начинать с нуля дело, в котором однажды достиг успеха, очень трудно.

Находясь на родине Блеза Паскаля, Чащин мог бы вспомнить слова этого великого мыслителя: «Единственное благо людей состоит в развлечении от мыслей о своем уделе; это может быть какое-нибудь занятие, сбивающее мысли на другой путь, или какая-либо новая приятная страсть, их заполняющая, или игра, охота, увлекательное зрелище — одним словом, все, что зовется развлечением».

Павел Святенков, политолог, эксперт Института национальной стратегии

Как поступить Чащину? Разумеется, не приезжать. Стремление жить в России — безусловно похвально. Однако из рассказа ясно, что Чащин не обладает навыками политического деятеля. А это значит, что при попытке продолжить борьбу он неизбежно потерпит поражение, тем более если учесть, что вся политическая система России жест­ко централизована и сосредоточена во­круг Кремля.

Если Чащин все-таки захочет вернуться, у него есть два пути. Первый — приехать и, не влезая в политику, заняться только спасением своего бизнеса. Путь этот неразумный, поскольку, как правильно сказано в рассказе, в России Чащина с большой долей вероятности арестуют. Понятно, что на свободе, пусть и за границей, он сможет сделать для спасения бизнеса больше, чем в тюрьме. За решеткой, мы это отлично понимаем, он будет гораздо более уязвим.

Второй вариант — приехать и удариться в политику. Час от часу не легче, поскольку арестовать его могут и в этом случае. Кроме того, «беглый олигарх» в политике по определению обречен на поражение. Он может быть влиятельным оппозиционером лишь до поры до времени — пока у него не закончатся деньги. Денег на оппозиционную деятельность нужно много. Это значит, что, даже если Чащина не посадят (что кажется маловероятным), из него просто вытрясут кучу наличных — с весьма сомнительным для него самого результатом. А денег на свержение правитель­ст­ва ему явно не хватит.

Поэтому реальных возможностей у него всего две. Первая — оставаться в эмиграции и из «прекрасного далека» наблюдать, как здешние акулы дербанят его бизнес. Это не такой уж плохой ­вариант — наш герой останется при деньгах и на свободе. Заграница, как известно, ему подобных не выдает. А если уж возникнет такая угроза, всегда можно заняться оппозиционной деятельностью, не выезжая из Парижа или Лондона, просто для того, чтобы объявить попытки добиться выдачи актом политического террора. Вспомним наших «беглых олигархов». Все они устояли перед соблазном вернуться в страну, благодаря чему неплохо устроились «в иностранщине». Правда, для них это было сильным ударом по самолюбию — многие пользовались в России значительным влиянием, а на чужбине — уже нет. Ну что же, как раз потерю влияния можно и нужно пережить. Тем паче что наш герой, даже в лучший период своей блистательной бизнес-карьеры, насколько можно судить, никогда не был настолько влиятельным, чтобы открывать ногой потаенные кабинеты Кремля. Так что терять в этом смысле ему абсолютно нечего.

Вторая возможность — попытаться, находясь в эмиграции, либо помириться со своими противниками, либо протоптать­ дорожку во власть, найти официальных заступников. Это сложный путь, но, пожалуй, единственно реалистичный. Как показывает жизнь, рано или поздно беглые предприниматели получают шанс примириться с властью, особенно если перед этим они не лезут активно в политику.

Поэтому, Чащину следует улаживать свои дела дистанционно, из эмиграции. Способ, конечно, не самый удобный. Но в его положении — оптимальный. Если он попадет в тюрьму, то никому не поможет, тем более себе. Так что его путь — оставаться на чужбине и вести с власть имущими переговоры.