Пусть за
нас подумают

Рецензия на книгу: Richard H. Thaler, Cass R. Sunstein. Nudge: Improving Decisions About Health, Wealth, and Happiness. Yale University Press, 2008.

Предложение направить $700 млрд на спасение американской финансовой отрасли — это, в том числе, и очередная иллюстрация к теоретическим спорам о праве на ошибку. Понадеявшись на дальнейший рост цен на недвижимость, граждане США набрали ипотечных кредитов, однако расплачиваться по ним не мо­гут. Строго говоря, этих неразумных граждан — а также тех, кто инвестировал в ипотечные ценные бумаги, — стоило бы проучить: заварили кашу — теперь разбирайтесь как хотите. На практике, понятное дело, это невозможно и по политическим соображениям, и из-за того, что такая принципиальность скорее всего негативно отразится на экономике страны в целом. Вопрос уже не в том, будут ли потрачены бюджетные миллиарды, а в том, каким курсом государству идти дальше. Может, стоит ужесточить правила предоставления ипотечных кредитов, например ввести прямой запрет банкам ­кредитовать беднейшие категории граждан? Но почему кто-то должен ограничивать мое право распоряжаться собст­венными финансами, пусть даже и неразумно?

Проблема, конечно, шире. Все мы взрослые, дееспособные, вменяемые люди, наделенные, по крайней ме­ре теоретически, правом избирать и быть избранными. И мы можем сами решать, где нам учиться, как страховаться, во что инвестировать, сколько откладывать на старость. Но все знают, что наш выбор часто весьма далек от оптимального, а то и прямо ошибочен; вопрос в том, должно ли государство что-то предпринимать по этому поводу. Патерналистская позиция состоит в том, что оно обязано защитить нас от опасностей и неопре­деленностей, которые несет в себе рынок, то есть, попросту говоря, защитить нас от нашей собственной неразумности — ведь если бы мы были разумны, то сами бы избегали этих рисков. Противоположный, либертарианский подход заключается в том, что защитить кого-то бы то ни было государство не только не должно, но и не может: как бы сильно мы ни ошибались, никакой чиновник не способен лучше нас самих разобраться в наших потребностях и жизненных обстоятельствах.

Альтернативу — ни много ни мало «третий путь» — предлагают в своей новой книге Ричард Талер, экономист из Чикагского университета, и Карл Санстейн, правовед из Гарварда. Попытка государства принимать за нас решения действительно ни к чему хорошему не приведет, признают они. Но и оставаться совсем в стороне опасно. Во-первых, не всегда у человека есть возможность учиться на собственном опыте. Начинающий шахматист за редчайшим исключением проиграет опытному. Тогда почему же мы считаем, что, покупая недвижимость первый или второй раз в жизни, мы готовы играть с ипотечными агентствами на равных? Во-вторых, есть много ситуаций, когда вовсе не влиять на наши решения государст­во попросту не может: как бы оно ни действовало, оно обязательно подтолк­нет нас к тому или иному решению. Как раз эти ситуации государственная машина должна выявлять и разворачивать во благо самих граждан. А для начала — просто понять, что такие ситуации существуют и в них необходимо вмешиваться. На этом и основан предлагаемый Талером и Санстейном «либеральный патернализм»: государство не должно запрещать гражданам рисковать своими деньгами и здоровьем, принимая за них решения, но оно вправе время от времени подталкивать их к оптимальному выбору, при этом оставляя все остальные варианты. Их новая книга называется «Nudge: Improving Decisions About Health, Wealth, and Happiness», что на русский можно было бы перевести как «Толчок к правильному выбору: здоровье, финансы и благополучие».

С теоретической точки зрения, книга Талера и Санстейна — это попытка обогатить политическую дискуссию идеями, почерпнутыми из поведенческой экономики (behavioral economics). Ричард Талер — известный специалист в этой области. По сути, речь идет о совмещении базовых принципов неолиберального подхода к экономике и выводов, полученных в ходе изучения социального поведения и когнитивных процессов. Любой, кто заглядывал в работы современных экономистов, знает, что описываемый там человек — а экономика, в конечном счете, это именно наука о человеческом поведении — не слишком похож на наших друзей и знакомых. Абстрактный «человек экономический» («экон», как его называют Талер и Санстейн) ведет себя абсолютно разумно, принимает оптимальные и взвешенные решения: на языке экономистов он называется «рациональным агентом» и всегда стремится к «максимизации полезности», то есть собственной выгоды. На этом предположении построены формальные модели, используемые в экономическом анализе.

Очевидно, однако, что реальные­ люди вовсе не всегда действуют ­лучшим из возможных способов: «Пред­положение, что подавляющее большинство людей в подавляющем боль­шинстве случаев делают выбор, который в наибольшей степени отвечает их интересам или, по крайней мере, отвечает им больше, чем выбор, который за них сделал бы кто-нибудь другой, заведомо неверно», — пишут Талер и Санстейн. Вот самый невинный пример: когда гражданам надо выбрать какое-то число (например, процент пенсионных отчислений), они почему-то чаще всего называют круглые, то есть кратные пяти. Нет никаких причин думать, что откладывать ежемесячно 5% от зарплаты разумнее, чем 4% или 6% — значит, выбор здесь определяется не расчетом, а какими-то другими факторами. Еще один пример: большинство, как правило, выбирает вариант, предлагаемый «по умолчанию», или, если это возможно, вовсе ничего не выбирает, откладывая решение на потом. Существует и проблема самоконтроля: признавая необходимость экономить, заняться спортом, сесть на диету или бросить курить, мы почему-то этого не делаем. Мы не любим долго анализировать: на выбор пенсионного плана большинство граждан тратит меньше времени, чем на выбор нового телевизора.

Правда, в ряде случаев нерациональное, на первый взгляд, поведение на самом деле объясняется неполнотой доступной человеку информации. Если же исходить из того, что он знал на момент принятия решения, его решение покажется совершенно оправданным. И конечно же, понятие «полезности» крайне субъективно: нематериальное удовлетворение от какого-то поступка вполне может перевешивать его потенциальные негативные последствия. Как знать, что «полезнее» — потратить деньги на отпуск или на покупку новой машины сегодня либо отложить их на ­старость? А если человек на самом деле совершено рационально «максимизирует полезность», но понимает ее по-своему? Однако исследования опыта реализации различных программ и проведенные на добровольцах эксперименты показывают: инерция выбора действительно существует. Если люди видят один и тот же набор опций, но вариант «по умолчанию» у них разный, максимум голосов набирает именно вариант «по умолчанию», каким бы он ни был. Самый наглядный пример — это история российской пенсионной реформы с ее многочисленными «молчунами», то есть гражданами, которые так и не удосужились выбрать управляющую компанию для своих пенсионных накоплений. В результате их средства находятся в управлении назначенного­ ­государством банка, в котором доходность по этим вкладам далеко отстает от уровня инфляции. Подобного ис­хода следовало ожидать, поскольку ­деньги попадали туда «по умолчанию». Вероятно, поведение многих молчунов объясняется вполне рационально: по их оценке, выигрыш от перевода накоплений в частную управляющую компанию несопоставим с необходимыми для этого усилиями и с предполагаемыми рисками. Тем не менее можно ­утверждать, что, задавая свой ­сценарий «по умолчанию», государ­ст­во пред­определило выбор весьма ­ощутимой группы граждан. Но не сделать этого вовсе оно тоже не могло бы: в любом случае, какое-то финансовое учреждение должно было «приютить» у себя деньги тех, кто сам так и не определился.

Нерациональное поведение граждан порой представляет собой серь­езную проблему и для них самих, и для государства. Российские «молчуны» не одиноки в своем саботировании права выбора. Классический случай неолиберализма в социальном страховании — пенсионная реформа Чили, проведенная в 1980 году. Но в ходе недавнего исследования лишь 40% опрошенных хотя бы приблизительно знали, сколько у них сейчас средств на пенсионном счете. Назвать сумму накоплений с точностью до 20% удалось всего 21% граждан. А про размер гарантированной государством минимальной пенсии и условия ее получения знали лишь 11% и 0,2% чилийцев соответственно. Аналогично ведут себя люди и в других странах: в конце 1990-х меньше половины американцев знали тип своего пенсионного плана и размер накоплений на момент опроса, а время своего выхода на пенсию и размер ожидающих их выплат оказались и того меньше. По данным ОЭСР в сверхразвитой Японии у 71% сверхответственных японцев нет минимальных финансовых познаний, необходимых для выбора пенсионного плана, например, они не представляют себе, чем инвестирование в акции отличается от инвестирования в облигации. Но и программы повышения финансовой грамотности, как уже понятно, дела не исправят: граждане не столь невежественны, сколь легкомысленны.

Талер и Санстейн предлагают в госу­дарственном управлении правильно выстраивать так называемую архитектуру выбора: система навигации должна подтолкнуть человека к «правильному ответу», оставляя при этом ему полную возможность делать все по-своему. Подобными приемами вовсю пользуется бизнес. Мерчандайзеры в супермаркетах раскладывают товары на полках с учетом инерции: вы можете купить любые макароны, но при прочих равных возьмете те, которые лежат на средней полке, на уровне ваших глаз. Никто вам ничего не навязывает и не ограничивает вашу свободу: хотите другую марку, нагнитесь или, наоборот, поднимите го­лову. Или ваш банковский депозит: как правило, по умолчанию, то есть, если не снять деньги в срок, преду­сматривается его автоматическое продление.

Авторы предлагают делать так, чтобы процесс принятия «неправильного» решения был сопряжен с определенными неудобствами или потерями. Потери эти не должны быть боль­шими (государство не имеет ­права наказывать граждан рублем за отказ копить себе на старость), но достаточными, чтобы подтолкнуть нас в нужную строну.

В этом и состоит практический совет, который авторы дают государству и компаниям. Большая часть книги посвящена разбору конкретных ситуаций сегодняшней американской политической жизни, вполне, впрочем, актуальных и в России: реформам социального страхования, государст­венного медицинского страхования, школьного образования. Идеи авторов при этом не назовешь потрясающе радикальными. Например, обсуждение проблем дополнительного лекарственного обеспечения (так называемая Part D программы государственного страхования Medicare) сводится к разбору сайта Medicare: обычному человеку невозможно разобраться в десятках выриантов дополнительного страхования. Такие мелочи и определяют реакцию граждан. Возвращаясь к пенсионной проб­леме, Талер и Санстейн предлагают отчисление определенного процента зарплаты в фонд добровольного пенсионного страхования сделать опцией «по умолчанию». Как минимум можно было бы вынудить человека ­принять решение — сделать так, чтобы, устраиваясь на работу, каждый должен был бы указывать в заявлении, согласен он делать добровольные отчисления. Тогда у всех сохранялась бы свобода сказать «спасибо, нет», но доля граждан, откладывающих себе на старость, выросла бы на десятки процентов. Точно так же опцией «по умолчанию» могло бы быть согласие стать в случае внезапной смерти донором внутренних органов. Более экстравагантный вариант заботы о общем благе, навеянный американскими реа­лиями, — превратить в опцию «по умолчанию» подписание брачного контракта: тем, кто не хочет этого делать, придется прослушать нудную лекцию об опасностях развода.

Особый интерес к сочинению Талера и Санстейна объясняется тем, что последний причастен к избирательной кампании Барака Обамы: возможно, «третий путь» действительно станет новой американской моделью государственной политики. Обама, кстати, обвиняет своего конкурента-республиканца в последовательном отказе от государственного регулирования экономики.

Впрочем, идеям авторов трудно претендовать на абсолютную новизну: едва ли разработчики российской пенсионной реформы не осознавали, что творят, создавая условия для появления «молчунов». А вот идеологический смысл «третьего пути» дейст­вительно интригует. Сторонники классического патерналистского подхода, как извест­но, необходимость государственного вмешательства ­оправдывали несовершенством рынков. «Либеральный ­патернализм» Талера и Санстейна ­исходит из того, что несовершенны сами граждане.