Страсть
к истории

Рецензия на книги: Лев Гумилев. Стрела истории. Лекции по этнологии. Айрис-Пресс, 2007.

Якоб Аржуни. Идиоты: Пять сказок. Текст, 2007.

Мы живем в мире механизмов. Со­временный человек по большей части общается не с природой и с не живыми организмами, а с бездушными машинами. С одной стороны, это удобно, так как освобождает от эмоций. Доминируют навык, рассудок. Маши­на безропотно выполняет приказания. Нажать кнопку, переместить курсор — и задание выполнено. У машины нет характера. Человеку не нужно вникать в тонкости ее психологии.

Постоянное усовершенствование тех­ники разного рода порождает ве­ру в универсальность рационального начала. Человек привычно нажимает­ на кнопки и знает, что контролируемое им рукотворное чудо обречено на безропотное повиновение. Сейчас каждый может почувствовать себя повелителем. В этом — одно из отличий­ современности от архаики. В преж­­ние времена кучер, управлявший тройкой­ лошадей (вроде гоголевского Селивана), знал о психологии управле­ния больше, чем водитель автомобиля, хотя бы потому, что правил не тремя лошадиными силами, а живыми существами и вынужден был изучить их характер и повадки.

Справляться с людьми умеют не все, но каждый может стать начальником. Если не очень получается — можно подучиться. То, что раньше было даром и искусством, стало наукой менеджмента, в которой главенствуют стандартные подходы. Авторы пособий наперебой предлагают правила, регламентирующие методы руковод­ства. Появляются все новые рецепты по выработке качеств, позволяю­-

щих выстраивать отношения с подчиненными. В организациях создают­-

ся ­комитеты по этике, ведь на работе то и дело возникают нравственные дилеммы. Например, вы видите, как вашего коллегу унижает начальник — осмелитесь ли вы возмутиться во всеуслышание? Или: вышестоящее начальство принимает решение, с которым вы не согласны. Как вы будете излагать его своим подчиненным? Вот уже двадцать лет в Гарвардской школе бизнеса читается курс «Лидер и мораль». В список литературы по предмету включены самые разные произведения. Здесь и «Антиго­на» Софокла, и «Тайный сообщник» Джо­зефа Конрада, а рядом с ним — произведение нигерийского писате­ля, обладателя Международной Бу­керовской премии 2007 года Чинуа Ачебе, в свое время обвинявшего Джозефа Конрада в расизме. Для чтения выбран дебютный роман Ачебе «И пришло разрушение»: его главная тема — столкновение нигерийцев с белыми миссионерами. Еще одна рекомендованная книга — «Остаток дня» английского писателя, японца по происхождению Кадзуо Исигуро. К слову сказать, у этого романа есть всем известный римейк — акунинская «Коронация». Исигуро пишет вроде бы о банальном конфликте между служебным долгом и правом личности. Он разыгрывается в душе истинно английского дворецкого по имени Стивенс, фанатично преданного аристократическому семейству.

В бизнес-школе роман используют как повод обсудить: твердые устои — это хорошо или плохо? Есть в списке и классический трактат Никколо Макиавелли «Государь».

В нем знаменитый итальянец вообще освобождает политику­ от принципов морали и убеждает, что существуют два способа достижения­ целей: путь закона и путь насилия. Первый — человеческий, второй — диких животных, а властители должны­ уметь пользоваться как тем, так и другим. Среди прочих рекомендаций — подборка документов «Трумэн и бомба» (как принималось решение об использовании ядерной бомбы в Хиросиме).

Казалось бы, зачем отнимать время будущих бизнесменов на чтение двадцати книг? Но в основе курса — вполне прагматичная задача воспитания лидера: в ходе обсуждения показать, что вопрос о нравственности и власти относится к разряду вечных и что ответов на него — бесчисленное множество.

Иное дело тренинги по этике в организациях: на них определяют четкие критерии морального поведения, помогают разобраться в типовых ситуациях. Там свой список литературы — готовый набор кейсов, с вопросами и вариантами ответов. Угадавший правильный ответ знает, в чем его долг ­перед компанией и коллегами.

Но художественную и жизненную реальность нельзя анализировать как кейс — и, проходя курс литературы, будущие руководители начинают лучше это понимать. В списке нет ни одного «производственного романа», и это сделано сознательно. Погрузившись в проблемы античных царей или британской аристократии, человек мыслит гораздо шире, чем в контексте своего привычного дела.

Современные байки из офисной жизни, в которых вместо Иванушки-дурачка обычно действует дурак-начальник, показывают живучесть альтернативных ответов на вопрос, каким должен быть руководитель. Вот книга «Идиоты. Пять сказок» немецкого писателя Якоба Аржуни. К героям его сказок приходит фея и предлагает исполнить любое желание (правда, есть ограничения — нельзя просить бессмертия, здоровья, денег и любви). Первая сказка рассказывает о сотруднике рекламного агентства по имени Макс. Ему предстоит разговор с Ронни, давним приятелем, ставшим его начальником. Руководитель этот Ронни странный, поступки совершает глупейшие, и принадлежащее ему агентство стоит на грани краха. Максу приходится­ за него отдуваться: объясняться то с обиженными сотрудниками, то с возмущенными клиентами. Иными словами, спасти предприятие может лишь чудо. И вот фея исполняет желание Макса: он просит, чтобы Ронни осознал идиотизм своих начальственных поступков. И по законам волшебства… Ронни раскаивается, понимает, сколь многим обязан Максу, со слезами благодарит его. Окрыленный удачей, Макс отправляется в бар, где случайно встречает сотрудницу агентства Софи и рассказывает ей о своей победе. И тут на него выливается ушат холодной воды: оказывается, своей бесконфликт­но­с­-тью и толерантностью он осточертел всем гораздо сильнее, чем «идиот» Ронни. Софи припоминает ему все благоглупости, которые он провозглашал, и говорит: «А что ты еще умеешь, кроме как не давать конфликтам вырваться наружу?.. Ты просто уже затерроризировал все агентство своим проклятым трусливым желанием сохранить равновесие и взаимопонимание».

Благие намерения, доверительная атмосфера, командный дух, политкорректное поведение — иногда всего лишь удобный способ скрыть свое бессилие. От истинного лидера требуется иногда прямо противоположное.

В первую очередь энергия, витальность или, говоря словами Льва Гумилева, пассионарность.

Страстность (если буквально переводить этот термин) отличала и самого Гумилева, хотя лидером он не был. Скорее уж бунтарем. Сын Анны Ахматовой и Николая Гумилева, Лев Николаевич поэтом не стал, но поэтическую­ одержимость перенес в науку. Советский режим не дал ему возможности ни учиться в универси­тете, ни писать диссертацию в аспирантуре, ни печатать статьи. Молодость и зрелые годы Гумилев провел в заключении. И на войне. Не в тиши кабинета, не в библиотеке Гумилев продумывал свои исторические концепции, а на лагерной шконке, по пути из барака на лесоповал. Что ж удивляться, что многие коллеги впоследствии не хотели в нем видеть ученого. Слишком свободным он казался. Или слишком пассионарным.

«Толчком к размышлениям на эту тему послужило то, что я оказался в тюремной одиночке. Сидеть там, надо сказать, скучно. И, чтобы не сойти с ума, я напряженно думал об истории. Времени у меня было очень много.

Я понял, что у людей существует особое качество. Я назвал его пассионарностью — стремлением к иллюзорным целям. Она — как бы антиинстинкт… В 50-м году, когда я снова оказался в одиночке в Лефортове… я понял: то, что я нашел и описал для себя в истории, есть проявление флуктуаций энергии. Излишняя энергия переходит в деятельность».

Пассионарность — ключевое поня­-тие ­в учении Гумилева о происхож­де­нии и судьбах народов и наш ответ западной теории лидерства. Пас­сионарность — сила, способная сдвинуть с места миллионы. Часто индивидуальная пассионарность гас­нет­­ без поддержки, отторгается социумом — так считает Гумилев. Пас­сионарность аномальна. И вполне может выглядеть идиотизмом. Зато именно этот идиотизм, если он падает­ на подготовленную почву, если им проникаются массы, готовые петь песню безумству храбрых, сдвигает­ горы, поворачивает реки вспять и свер­гает царей. А подготовить поч­ву­­ может возросшая активность Солнца. Повышается уровень радиации, пролетает комета или падает­ метеорит, словом,­ что-то меняется в мире. И тогда­ даже самые идиотские речи какого-нибудь пассионария, призывающего отправиться за ним что-нибудь искать или кого-нибудь завоевывать, действуют на современников подобно звукам дудочки Крысолова. И соплеменники идут за пассионарным безумцем, хотя дудочка сулит им не счастье, а погибель. Но и сам пассионарий не в силах объяснить, какая нелегкая его несет от мирного очага, покоя и благополучия.

«Вот жил Александр Филиппович Македонский в городе Пелла, — пишет, а точнее говорит Лев Гумилев в своих лекциях по этнологии, — и был он по должности царем. Должность эта оплачивалась не очень богато, поскольку Македония была страна небольшая. Но все-таки дворец у него был. Конь у него был самый лучший в государстве. Две собаки у него были прекрасные — Гелла и Алла. По одной их выпускали на медведя — могучие собаки! Затем друзей у него было много, и хорошие друзья... Развлечений, вы сами понимаете, тоже было у царя в избытке... У него был такой собеседник, которого не имел никто в мире, — Аристотель. Его наняли, чтобы он был учителем царя... И чего же ради он попер — сначала на Грецию, потом на Персию, потом на Среднюю Азию, а потом на Индию?» Но еще удивительнее, что за Македонским пошли его соратники и друзья, не вполне понимая его планы. «Заняли Египет, казалось, хорошо, чего больше? Заложили Александрию — прекрасно. Дарий предлагает мир и уступает все земли к западу от Евфрата. Друг Александра Парменион говорит: “Если бы я был Александром, я бы на это согласился”. Александр отвечает: “Я бы на это ­согласился, если бы я был Парменионом. Вперед — на Восток!”» А римский аристократ Луций Кор­нелий Сулла оставил свою римскую виллу, рабов и рабынь, приятелей и приятельниц, тучные стада быков и свиней, пасущихся в шумных римских рощах, и отправился простым офицером на войну с нумидийским царем Югуртой, которую Рим вел «где-то далеко в Африке» под предводитель­ством народного трибуна Мария. Он совершал чудеса храбрости, воодушевлял римскую конницу, которая смела нумидийские войска и «привез этого несчастного Югурту в Рим».

Удивительнее всего, что Сулла сделал все это не ради собственной славы или выгоды, а из желания досадить Марию. Вот как описывает Суллу римский историк Саллюстий: «До победы в гражданской войне он был счастливейшим из всех, все-таки его удача никогда не была большей, чем его настойчивость, и многие спрашивали себя, более ли он храбр или более счастлив».

А Жанна д’Арк, опять-таки не корысти ради, но на погибель свою надела рыцарские доспехи, бросилась спасать Францию и венчать в Реймсе короля на царство. Почему ей подчинялись? Это ли не тайна истинного лидера? Пассионарии бывают не только среди вождей, но и среди ученых, писателей и поэтов. «Ньютон был явный пассионарий: он потратил жизнь на решение двух радикальных проб­лем — создание механики и толкование Апокалипсиса. Жены не завел, богатства не накопил… И когда король Англии Карл II сделал его пэром, он, как добросовестный человек, ходил в парламент и высиживал там все заседания. Но за это время он сказал только два слова: “Закройте форточку”. Все остальное его не интересовало».

Пассионарность заразительна, она ведет себя как электричество — индуцирует соседнее тело. Во время войны пассионарии гибнут в больших количествах, но их генетические качества передаются детям (даже если они никогда не видели своих отцов), так что общее количество пассионариев в этносе не уменьшается.

Пассионарность по Гумилеву вне разума и морали. Она противоречит здравому смыслу, инстинкту самосохранения, общепринятым нормам. Это своего рода чистая энергия, и вся проблема в том, как ее цивилизовать. Механистический взгляд на мир, «матричное» восприятие человека ее как будто исключают, не принимают во внимание. Действительно, какая пассионарность в царстве роботов! Правда, это отнюдь не означает, что она совсем исчезла. Тщеславие и алчность по Гумилеву — тоже модусы пассионарности. В этом смысле олигархи, российские капиталисты — флибустьеры­ девяностых годов, явные пассионарии.­ Лев Гумилев не рассматривал исторический период последних двухсот лет, объясняя это тем, что хочет избежать искаженных трактовок, связанных с «эффектом близости». Значит, доживи он до наших дней (а умер он в 1992 году), вряд ли он стал бы объяс­нять нынешние события. Каков сейчас градус пассионарности Рос­сии? Все ли хотят стабильности и твердой руки? Похоже, девяностые годы, когда в обществе кипели­ страсти,­ измотали и обескровили нацию, раз она не рождает новых лидеров. Но, го­­ворит Гумилев, «историческое вре­мя­ — это как бы звучание струны, которую щипнули, и она медленно затухает. Развитие этноса идет не вперед, и не назад, и не по кругу, а оставаясь на одном месте и постоянно вибрируя, как струна».