Сергей Летов: «Когда все разрешили,
интерес пропал»

От редакции. Увлекшись авангардной музыкой, Сергей Летов – в ту пору студент химического института — сам научился играть на саксофоне и со временем стал одним из ведущих фри-джазовых композиторов в стране. Сегодня он выступает с лучшими музыкантами мира, озвучивает немые фильмы, пишет музыку к спектаклям, читает лекции студентам.

HBR – Россия: В начале своего карьерного пути работали в научном институте и одновременно занимались музыкой. Что повлияло на то, что вы в конце концов выбрали музыку?

Летов: Я девять лет совмещал музыку и науку. Я работал в Институте авиационных материалов над шаттлом «Буран»: создавал теплозащитное покрытие и систему его ремонта, бывал на запусках, руководил проектами на Байконуре, — а в свободное время играл на саксофоне.

Начальство относилось к этому с пониманием и даже содействовало мне. Все знали, что я езжу в Ленинград или в Новосибирск не только на испытания, но и играть с Сергеем Курехиным, Валентиной Пономаревой. Иногда мне даже выписывали командировки, не связанные с производственной необходимостью. Руководство не хотело, чтобы я уходил.

Но, работая в закрытом институте, нельзя было ездить за границу и на длительные гастроли. Мои партнеры — музыканты Аркадий Шилклопер и Аркадий Кириченко поставили меня перед выбором: или музыка, или наука. И я бросил науку.

Это был сложный выбор?

Я морально был к этому готов. Мне хотелось куда-то ездить, выступать, больше концертировать. Я не жалею о своем выборе, хотя институт мне до сих пор иногда снится.

Почему вы стали заниматься именно фри-джазом?

Джаз — в основном легкая музыка. А я интересовался серьезной — современной авангардной. Поэтому я выбрал тот стиль джаза, который интеллектуально соответствовал именно серьезной музыке.

Каждый видит во фри-джазе что-то свое. Какое определение дали бы ему вы?

Это свободная импровизационная музыка. Я вижу в ней две традиции. Одна родилась на стыке европейской и афро-американской музыкальных культур — ей присуща телесность, танцевальность. Вторая возникла в Европе, в частности в Великобритании, в Германии, — в ней зачастую отсутствует физиологическое наполнение. Раньше я придерживался второго направления: считал, что танцевальность — это ошибка, даже грех. Но с годами радикализма во мне поубавилось, и я все больше осознаю через музыку свою телесность.

Как именно музыка помогает осознать телесность?

Джазовая музыка суггестивна: она вызывает яркие эмоциональные переживания. Синкопирование (смещение акцента с сильной доли на слабую) действует на физическом уровне, вызывает своего рода мышечные спазмы, когда человек бессознательно пытается настичь правильную долю.

Фри-джаз — это чистая импровизация?

Скажем так: это мгновенная композиция, в которой музыкант — и композитор, и исполнитель. Он инструменталист, который сочиняет на ходу.

Всякая импровизация должна быть подготовлена. Благодаря неустанным занятиям музыкант нарабатывает набор штампов, клише; у каждого он свой, но есть и общие паттерны. Музыка свободной импровизации в достаточной степени клиширована, хотя все стараются от этого уходить.

Как вы готовитесь к выступлению с партнером: вы заранее обо всем договариваетесь?

Когда играешь с музыкантом, исповедующим свободную импровизацию, договариваться не нужно. Выступление похоже на разговор, иногда — на поединок. Лучший партнер для меня — с которым не нужно говорить. Например, японский пианист Ёриюки Харада: он плохо знает английский, я не знаю японского. Порой мы даже не смотрим друг на друга, и при этом все понимаем — обыгрываем ходы друг друга, в чем-то следуем друг за другом. Иногда музыканты общаются в перерыве: просят, например, играть активнее и агрессивнее, меньше идти за ними, больше предлагать своего. Но заранее никто ничего не обговаривает.

Что, кроме умения понимать партнера без слов, влияет на ход импровизации?

Очень важна степень подготовленности аудитории. Музыкант должен мгновенно ее оценить и сообразоваться с ней. Одно дело, когда люди знают фри-джаз и понимают, чего ожидать, другое — когда они слышат подобную музыку впервые. Однажды в составе американо-германо-голландского квартета я выступал в Ульяновской филармонии, где до нас ни один фри-джазовый музыкант не играл, — половина зала в шоке ушла.

Когда уходит ползала — это обидно. Насколько для вас важна реакция аудитории?

Я стал противником романтической концепции, согласно которой творческий человек — это высшее существо, противопоставленное серой массе, которая жаждет развлечений. Я считаю, что первичен слушатель, потребитель — человек труда или бизнеса. Его жизнь нелегка, но он находит время и средства, чтобы развлечься или приобрести художественный опыт. Я ему нужен для этого, а он оказывает мне материальную поддержку, чтобы я мог заниматься музыкой. У нас такой обмен. Поэтому, конечно, его мнение для меня очень важно. Но я не всегда должен ему буквально следовать. Нужно идти вперед, искать компромисс между желанием доставить удовольствие слушателю и стремлением развиваться, пробовать что-то новое.

Мне кажется, романтическая концепция творца и сама сошла на нет.

Да, артист из романтического безумца превратился в ремесленника. Еще в 1980-е музыкант был небожителем, властителем дум: на него равнялись, все хотели с ним общаться. В 1990-е он стал представителем сферы обслуживания, как официант. Интерес к немедийным артистам — композиторам, музыкантам существенно снизился. Сейчас ситуация выравнивается, но прежнего ореола божественности уже нет.

В то же время, мне кажется, в среде рок-музыкантов и их поклонников романтическая концепция еще жива. Возможно, она искусственно поддерживается. Когда музыканту не хватает ощущения собственной значимости, он находит сверхидею и оправдывает ею свою деятельность.

Востребован ли фри-джаз в России?

К сожалению, фри-джазовая «сцена» у нас очень маленькая. Если, скажем, в США наберется 250—270 сильных музыкантов, то в России — человек 15. Фри-джазовые концерты у нас бывают раз в месяц-два. А выступления, которые запоминаются надолго, крайне редки. Всплеск интереса к этой музыке был во время перестройки, когда все новое, выходящее за пределы официальной идеологии, воспринималось как позитивно маркированное. Но после 1991-го, когда все разрешили, интерес пропал. Сейчас это музыка для узкого круга.

В чем причина?

У нас логоцентричная культура — на первом месте всегда слово, другие выразительные средства не столь важны. Поэтому и потребности в оригинальной музыке у нас меньше, чем в других странах.

Что, по-вашему, могло бы способствовать формированию и развитию фри-джазовой «сцены»?

На возникновение любой «сцены» влияет много факторов. Наличие не только музыкантов, но и слушателей, людей, которые могут похлопать по плечу и сказать: «Сегодня ты не очень хорошо сыграл», — или, наоборот, «очень удачно»; система образования, издания компакт-дисков, журналов, интернет-критика. В России, к сожалению, только несколько городов могут похвастаться тем, что у них есть сцена ново-джазовой музыки: Санкт-Петербург, Москва, может быть, Екатеринбург. Когда где-то появляются яркие молодые музыканты, они постепенно перебираются в один из этих городов.

Сейчас ситуация постепенно улучшается, и существенную роль в этом играет появление любительской «сцены». Музыканты-любители — лучшие слушатели. Пока в стране нет любительской «сцены», профессиональная тоже не может полноценно развиваться.

Кто ваши слушатели, кто приходит на ваши концерты?

В России — молодежь. Не знаю, почему, но люди старше 35—40 лет у нас редко ходят на концерты. В Западной Европе публика значительно старше. Скажем, в Австрии или в Германии на концерт фри-джаза приходят мои ровесники — 50-60-летние. В Японии, где я часто выступаю, есть и молодые, и пожилые — публика распределяется равномерно, родители часто приводят детей.

Все ли, по-вашему, способны воспринимать современную музыку и шире — современное искусство или для этого требуется определенная подготовка?

Для любого восприятия — не только современного искусства — нужна подготовка. Антропологи утверждают, что человек, который никогда не видел трехмерного рисунка, не понимает, что изображено. Представление о перспективе — условность, к ней нужно привыкнуть.

Искусство в целом — набор условностей, и подготовка к его восприятию заключается в «накоплении багажа». Чтобы стать меломаном, надо слушать разную музыку — тогда появится способность различать, что хорошо, что плохо, и делать эстетический выбор. Если человек никогда не слышал современной музыки, его реакция будет предсказуемой — отторжение. Когда эта музыка станет привычной, он сможет решать, нравится она ему или нет. Очень важно, чтобы у человека был выбор.

Очень важно также, чтобы у человека было свободное время, досуг. Для восприятия нового требуются силы, а если человек трудится от рассвета до заката, сил у него не остается.

В каком-то смысле я занимаюсь подготовкой слушателей, когда играю перед людьми, которые не имеют представления о фри-джазе. Пусть они уйдут с концерта — это тоже часть подготовки. Я даю людям выбор, которого у них зачастую нет: нас в основном окружает однообразная попса.

Современное искусство не должно представлять из себя гетто для 15—20 высоколобых. Оно должно быть адресовано и доступно всем.

Вы сами занимаетесь административной работой: организуете свои выступления, показы фильмов. Не отвлекает ли это вас от музыки?

К сожалению, в России человек, занимающийся современной некоммерческой музыкой, может состояться, только если он сам все организует. Профессиональные администраторы у нас работают, как правило, только с поп и рок-группами — менее популярная музыка их не интересует. За рубежом, например в Дании или Германии, один администратор может вести несколько фри-джазовых коллективов или солистов, которым он обеспечивает определенный объем работы и не считает, что это зазорно. А у нас сам музыкант должен обо всем заботиться. Это, конечно, неудобно — хотелось бы заниматься только музыкой.

Наверное, отсутствие администраторов связано с размером рынка: люди выбирают более прибыльную «сцену»?

Заработать можно на всем. Мне-то это удается: я один содержу семью. Если правильно все организовать, можно продавать (и продвигать) самую современную музыку.

Вообще отсутствие администраторов в современном искусстве — огромная проблема. Творческих людей много, а толковых администраторов нет. Почему — не понимаю.

Вы не только даете фри-джазовые концерты, но и озвучиваете немые фильмы, работаете в трех театрах, преподаете в Институте журналистики и литературного творчества. Это и значит, в вашем представлении, «правильно все организовать»?

Как я сказал, фри-джазовые концерты у нас бывают очень редко. Что делать в остальное время? Я выбрал театр, выступления с танцовщиками, с рок-музыкантами, озвучивание немых фильмов, лекции. Это приносит мне и удовольствие, и деньги.

Хотя преподавание меня уже тяготит. Интересной для меня остается только работа с дипломниками. Но, к сожалению, с каждым годом дипломные работы становятся все менее яркими, студенты все чаще их списывают или покупают.

Я вообще противник того, чтобы кого-то чему-то учить. Я самоучка и считаю, что человек должен сам овладевать знаниями, — я могу лишь поделиться своим опытом или взглядом на жизнь. А самое неприятное для меня — необходимость оценивать студентов.

Какое из направлений вашей деятельности приносит вам большее удовольствие?

Родители научили меня любить все, чем занимаешься.