Дерк Сауэр

Дерк Сауэр переехал из Амстердама в Москву в 1989 году и основал издательский дом Independent Media, ставший со временем одним из самых крупных и влиятельных в стране. В 2006-м он продал свою долю в компании, а в 2012-м возглавил совет директоров РБК.

HBR — Россия: Как изменилось российское общество за те годы, что вы здесь живете?

Сауэр: Очень сильно. Оно перешло от надежды к цинизму, от глобализма, открытости миру — к национализму.

То есть становится только хуже?

Уж точно не лучше. С другой стороны, 25 лет — небольшой срок. Я имею в виду, не для нас с вами, а в масштабах истории. Пройдет сто-двести лет, и, возможно, окажется, что все не так плохо, как мы думаем сейчас, находясь в эпицентре событий.

Меняется не только Россия. Конечно, мы живем здесь и думаем в первую очередь об этой стране, о Путине. Но Путин — лишь часть большой картины. Весь мир распадается на части, кажется, что сдвигаются какие-то тектонические плиты. Европа, Америка — все пытаются нащупать новое место в истории, обрести новую стабильность, новый порядок. Никто не знает, что в итоге получится и какой будет новая реальность.

Но вам все равно интересно здесь жить?

Очень! Хорошо это или плохо, Россия играет важную роль в мировой истории. А журналисты или, как в моем случае, издатели, медиа-менеджеры — называйте, как хотите, активно во всем участвуют. Быть частью истории — безумно интересно. Разумеется, не все, что я вижу, мне нравится. Но что поделать...

Чем, по-вашему, отличается российский бизнес от западного?

Особой разницы в ведении бизнеса нет. Конечно, российское общество и экономика сильно зависят от государства. А на Западе на экономику значительно больше влияют финансовые институты, банки. Основное отличие сегодня, мне кажется, в том, как люди воспринимают реальность. Мы словно обитаем на разных планетах. Я приезжаю в Голландию — и вот я на Марсе, возвращаюсь в Москву — на Венере. Здесь люди называют зеленое красным; там — синим. Для человека вроде меня, живущего меж двух культур, это так странно, что иногда голова идет кругом.

Как вы с этим справляетесь?

Чтобы выжить, прежде всего надо обладать чувством юмора. И еще — руководствоваться собственными ценностями. Надеюсь, я не пал жертвой информационной войны между Россией и Западом. Я стараюсь противостоять пропаганде и самостоятельно делать все выводы.

Каковы ваши основные ценности?

Думаю, главное для меня — как человека и как менеджера — это скромность. В мире власти и денег это, согласитесь, довольно редкое качество. И, конечно, честность. Я стараюсь рассказывать обо всем беспристрастно и не плясать ни под чью дудку.

Не кажется ли вам, что у русских есть некие особенности менталитета, определяющие (я бы даже сказала, тормозящие) экономическое развитие страны?

Я стараюсь избегать стереотипов, но думаю, что основное препятствие на пути развития российской экономики и общества в целом — это недостаток открытости. И в первую очередь, умения критиковать и воспринимать критику в свой адрес. Открытость порождает инновации. Российская экономика совершенно не инновационная, и это большая проблема. Она дает очень мало открытий и разработок. Но если не создавать ничего нового, общество не сможет обновляться.

Инновации — детище чокнутых людей с безумными идеями. Конечно, 90% этих идей бесплодны, но некоторые оказываются гениальными — они-то и двигают страну вперед. В сегодняшней России нет места нестандартному мышлению. Все должны думать под копирку. Я родился в стране, расцвет которой пришелся на XVIII век, когда в Голландию хлынули люди со всего света, из разных культур. Самые динамично развивающиеся страны — те, в которые стекаются лучшие умы мира. А Россия, к сожалению, предпочитает изгонять чужаков, и светлые головы сюда не стремятся.

Мне кажется, неприятие критики, о котором вы говорите, напрямую связано со страхом. Вы полагаете, люди здесь живут в страхе?

Конечно, это связано со страхом. Критика может вызвать массу проблем. Она слишком часто воспринимается как антигосударственная или антиправительственная. Здесь все мгновенно переводится в политическую плоскость, поэтому политика влияет на все сферы жизни.

Творчество и страх несовместимы. Креативным людям нужна особая атмосфера, в которой они могли бы генерировать новые идеи, что-то планировать, разрабатывать. Кстати, подобный климат был в России 1990-х и начала 2000-х. Активно развивались цифровые технологии, интернет, рождалось множество идей, здесь были лучшие программисты, предприниматели. Но большинство из них уехало из страны… Правительство могло бы создать особую академическую среду, которая стимулировала бы разработку инноваций, в которой можно было бы вести научные изыскания и выводить их на рынок. Но, к сожалению, этого не происходит.

В СМИ работают творческие люди — и им, конечно, нужна свобода. Как вы привлекаете таких людей и как управляете ими?

Мы ищем тех, кто разделяет наши основные ценности, кто хочет трудиться в честной компании и делать честную работу. Среда и атмосфера должны быть для них важнее зарплаты. У нас не разбогатеешь. Если вы гонитесь за длинным рублем, идите работать в государственные СМИ. Но там потребуют иных жертв.

Где бы я ни работал, мы старались создавать особый климат, в котором не было бы места страху. Это непросто в современных условиях. Но до сих пор нам это удавалось. У нас люди не боятся ошибаться. Я искренне верю, что человеку, которого не клеймят и не наказывают за только что совершенные ошибки, куда проще решиться на что-то новое. Доверяйте людям — и они будут работать с большей отдачей и изобретательностью.

Как вы ощущаете разницу между владельцем компании и наемным руководителем? В какой роли вы чувствуете себя лучше?

Когда я владел Independent Media, было прекрасное время: мы могли делать что захотим. Потом я продал компанию финской медиагруппе Sanoma Magazines и влился в сложную бюрократическую структуру с кучей отчетности — и мне стало не хватать этого ощущения. Забавно, но, придя в РБК, я снова его обрел. Здесь, хоть мы и наемные сотрудники, все ощущают себя немного совладельцами, потому что Прохоров нам постоянно говорит: «РБК в ваших руках, пожалуйста, работайте». На нас лежит ответственность за компанию. Мы руководим ею так, как если бы она была нашей, не спрашивая ни на что разрешения. Мы говорим: «Мы видим это так и будем действовать вот так», — и у нас все отлично получается. Так что я чувствую себя, как 20 лет назад, за одним исключением: 1990-е были расцветом печатных изданий, а теперь все в цифре (РБК — цифровая компания, 80% бизнеса — это веб-сайт и телевидение). Мы живем в эпоху картинок и электронной коммуникации. Так что я снова в гуще событий. И мне все это ужасно интересно.

Можно ли сегодня обеспечить независимость СМИ в России?

Пропаганда сегодня столь сильна, что люди в основном даже не думают о независимой журналистике (хотя «независимая» — слишком эмоциональное слово, я бы сказал «хорошая журналистика»). Но я уверен, что это возможно. Мы независимы. Да, мы ощущаем давление извне. Но мне кажется, самая большая проблема российской журналистики — не цензура, а самоцензура. Из страха, по глупости или по какой-то другой причине люди просто забывают о базовых принципах журналистики: проверять и перепроверять факты, выслушивать обе стороны, чтобы быть на 100% уверенным, что пишешь правду. Если придерживаться этих правил, можно многого добиться. Разумеется, иногда мы пишем то, что кому-то не нравится. Ну и что? Это часть нашей работы.

Если бы вам пришлось выбирать между независимостью и свободой слова, с одной стороны, и возможностью вести свой бизнес, с другой — что бы вы выбрали и почему?

Не хочу стоять перед таким выбором. Да здесь и выбирать-то нечего. Когда смотришься в зеркало по утрам, хочешь видеть порядочного человека, а не кого-то, кто гонится только за прибылью. Хочешь видеть человека, который хорошо относится к своим сотрудникам. Жизнь у нас одна, и прожить ее нужно как можно лучше.

Конечно, можно пойти по легкому пути и работать, скажем, на пропаганду. Но можно этого и не делать. В России мало кто готов брать на себя ответственность. Люди валят все на систему, на правительство — все кругом виноваты, только не они сами. Они твердят: «Что я могу поделать?» Еще как можете! Вы — личность, у вас есть выбор, что делать со своей жизнью. Вот чего мне порой не хватает в России: людей, берущих на себя ответственность.

В одном интервью вы сказали: «Я не бизнесмен, я прежде всего — журналист». Что это означает для вас и как это проявляется?

Конечно, я и бизнесмен тоже, но я руководствуюсь журналистскими принципами. Уверен, поступившись ими, можно заработать куда больше. Все проверять, перепроверять, выслушивать все стороны — это не дешевое удовольствие. Намного дешевле писать то, что тебе говорят, по принципу «кто платит, тот и музыку заказывает». Но мне это не интересно.

Вы полагаете, у печатных СМИ нет будущего?

Когда я пришел в журналистику, еще не было коммерческого телевидения. Потом оно появилось, и все решили, что печати — конец. Потом появился интернет, и снова все так решили. Возникают все новые способы передачи информации, и, конечно, печатные СМИ во многом теряют свое влияние. Но, конечно, они не исчезнут. Просто их аудитория будет узкой, в каком-то смысле избранной. Так что «Ведомости», The New York Times и т. д. могут прожить еще долго. Но сегодня я бы ни за что не стал запускать печатные проекты — это бессмысленно. Цифровые — да. Это самая динамичная сфера.