«Мне хорошо, когда ничего не понятно и
все нестабильно»

Желтый человек в дурацких красных тапочках, Асисяй, который пытается дозвониться в какие-то параллельные миры, трио мимов с гармошками и сачками, поющие Blue Canary, — это все Слава Полунин. Он попробовал себя во множестве амплуа: вдохновителя Цирка на Фонтанке, лектора TED X, руководителя секции «Цирк и уличный театр» Международного культурного форума. И готов говорить обо всем — кроме политики, религии, семьи и секса. Даже упоминание этих тем уже политика, по мнению Полунина. А клоуны — не про политику, они про установление мира. Полунин давно стал гражданином мира и сегодня живет на четыре города — Петербург, Москву, Париж и Лондон. «Снежное шоу» Полунина объехало весь мир, а теперь клоун привез в Москву новый спектакль — «Снежную симфонию», совместный проект со скрипачом и дирижером Гидоном Кремером.

В интервью для «Ведомостей» Полунин рассказал о новом спектакле, внутреннем детском возрасте, совмещении творчества и административных функций и умении радоваться и хохотать, которое можно натренировать. Мы публикуем сокращенную версию этой беседы.

Противостояние рыжего и белого клоуна — классика. У вас же в «Снежной симфонии» в роли белого клоуна будет музыка?

Да, можно и так сказать. Гидон Кремер здесь белый клоун — и, конечно же, весь его оркестр.

Как родился этот проект?

Как-то Гидон обмолвился об этом, и я, конечно, ответил, что это отличная идея. Нам обоим очень понравилась эта история, мы болтали несколько часов, а потом целый год переписывались. Весь этот спектакль мы сделали за год через интернет. То есть Гидон мне присылал музыку, я в ответ ему видео и т. д. Потом мы приехали в Израильскую оперу и за три дня свели все, что придумали заранее. Как придумали — так и сделали. И там, в Израиле, премьера и прошла. С успехом.

Неужели все получилось так, как вы рассчитали, общаясь в интернете?

Нет, намного лучше, чем мы рассчитывали. Потому что у Гидона прекрасная музыка, удивительные артисты: они настолько гармоничны, что кажутся единым целым. И они с таким удовольствием начали вместе с нами шутить и развлекаться, что было уже не понять, где в спектакле клоуны, а где музыканты.

Менталитет у клоунов и музыкантов все-таки разный? Вы чувствовали эту разницу?

Сначала, конечно, и они думали, что мы… Ну совсем. И мы тоже так думали.

И кто же на самом деле оказался «совсем»?

Теперь это уже команда музыкальных клоунов и клоунских музыкантов. Так что сейчас нас уже не отличить. Сейчас мы просто команда, которая с большим удовольствием отправляется во всякие глупости. Так что «Снежная симфония» — это один из наших самых любимых спектаклей. Фантастическая музыка, и клоуны, как на цыпочках, ходят прямо на каждую ноту.

После «Снежной симфонии» в Москве вы будете готовиться к Культурному форуму в Петербурге в ноябре?

Да мы уже готовы, чего нам готовиться! Мы готовы были еще лет 20 назад. Мы долго этим занимались. И очень большая удача, что у нас есть возможность все это не только дома для друзей хранить, но и со всем миром поделиться.

Почему на форуме вы решили посвятить время карнавалам, а не клоунаде, например?

У нас секция «Цирк и уличный театр». Но уличный театр уже включает в себя клоунаду. И цирк включает в себя клоунаду. Это все просто шире, чем клоунада. А карнавалы мы взяли для себя как тему. Карнавал — это высшая форма театра. На карнавале весь мир вовлечен в игру, это ситуация, когда нет границ, когда человеку, которого держат рамки приличий, законов и ответственности, дается возможность вдруг отпустить себя и быть самим собой. Собой как космосом. То есть королям можно быть дураками, дуракам — королями и т. д.

У вас есть гипотеза, почему в России все как-то не очень с уличными театрами, с карнавалами, а городские мероприятия, которые могут быть уличным театром, часто выглядят очень уныло?

Это, так сказать, наследство советской власти. Дело в том, что во время этого 70-летнего периода строгость была в моде. А карнавал и строгость — очень разные стихии. И поэтому карнавалы потихонечку свели до минимума, отрегулировали, так сказать. И традиция была потеряна. А ведь еще Петр I заложил такие фантастические традиции русской клоунады, русского карнавала! Просто, следуя за ним по этой дороге, можно удивительный праздник сделать. Кстати, на форуме мы и будем исследовать истоки русского карнавала. Соберутся наши старинные друзья. И уже не столько артисты будут выступать, сколько зрители, да и вообще все люди, вовлеченные в это действо, станут артистами.

А есть кто-то в российском уличном театре, за кем вы следите? Кого считаете своими коллегами?

Ну, надо сказать, что в последнее время я не успеваю за всем уследить, потому что столько интересов одновременно и хочется везде и все успеть. Но вот Антоша Адасинский и его Derevo — один из замечательных театров. «Огненные люди» замечательные, они учились в моей школе уличного театра. Вообще, я десяток приличных театров могу назвать.

Я думаю, что что-то приличное и конкурентное на международном уровне у нас уже есть. Но и сложности есть. Во-первых, у нас все-таки похолоднее будет, чем в Европе, уже поэтому нашему уличному театру сложнее. Зато у нас есть Масленица и ряженые — это прекрасные истории, которые можно довести до уровня карнавала. Они дают возможность фактически оказаться в карнавале.

Что за выставку вы готовите в Музее Москвы?

Пока я еще не собрал нужное количество финансов. Все-таки хочется, чтобы это было на самом высоком технологическом уровне. И поэтому мы к осени не успели, теперь стараемся к весне. Для выставки я выбрал около 40 моих разных самых любимых проектов, и на огромной территории зрители смогут стать действующими лицами. Никаких актеров не будет. Это такое погружение в другие миры, поэтому я очень люблю этот проект. Несколько месяцев уже сижу и с утра до ночи с огромным удовольствием в этом всем купаюсь.

То, что вы описываете, немного похоже на иммерсивный театр.

Я не очень знаю, что такое иммерсивный театр. Но я думаю, что занимался им лет 30 назад, только под другим названием. Мы же все равно делаем то же самое, что любили делать всегда, т. е. нарушать все границы между искусствами и делать то, что нам хочется, независимо от того, как это называется. Поэтому мы будем создавать ситуации, в которых зрители будут сами участвовать.

Вы сказали, что ищете деньги, и я вспомнила одно ваше интервью, где вы рассказывали, как вы выменивали чугун на автомобили…

О, это в молодости я мог потратить несколько месяцев или лет своей жизни на поиск денег. Теперь я ищу другим способом. Я лежу на диване и говорю: «Ну, скоро вы придете?» Я, конечно, шучу, но все-таки мои друзья мне помогают, кто-то где-то что-то ищет, кто-то что-то уже нашел. И понемножку, понемножку, глядишь, что-нибудь и наберется.

Вы думали о том, что, по сути, вы стали пионерами независимого театра в нашей стране?

Я не просто пионер. Я могу сказать конкретнее: мы стали первым частным театром в России. Это был 1983-й или 1984 г. Мне помогала Валентина Матвиенко — тогда она была начальником комсомола в Ленинграде. Я пришел к ней и говорю: «Не хочу сидеть на шее у комсомола, дайте мне возможность самому деньги заработать и потратить на наши новые спектакли». «Ну, давайте попробуем», — ответила мне Матвиенко. И пока у нас был этот театр при Дворце молодежи, наши дела шли прекрасно все время.

Вы думаете, что-то, что Матвиенко вам разрешила, — сбой в системе? Или просто до вас никто не пытался?

Нет, просто время пришло. Уже появилось другое отношение к вещам, уже был почти Горбачев. И Горбачев же это почувствовал. Просто люди с разных концов начали к этому приходить. А потом мы придумали «Карнавал мира» и пошли просить деньги в Союз кооператоров. Сказали им: «Если вы хотите, чтобы люди на вас не смотрели косо, помогайте другим тоже». И они нам помогли деньгами.

То есть такой краудфандинг на коленке?

Да, без всякого интернета. Просто пошел, постучал в дверь и сказал: «Здравствуйте, я Вася. Поэтому давайте выпьем пива и поговорим о хорошем».

Сколько раз эта формула у вас не сработала? Сколько раз вам отказали?

Ну процентов 90 отказали. Но все-таки время от времени и соглашались. На самом деле мы же много общались с разными людьми, это не было эпизодически.

А с чиновниками как общались? Вообще каково быть клоуном и общаться с серьезными людьми?

В этом-то и выигрыш. Нам, клоунам, легче. От нас ждут все время смеха и радости. Я тут вспомнил смешную историю. Есть замечательная женщина, она была начальником отдела культуры ЦК комсомола, Галя Ратникова. Она любила очень нашу команду. Мы много разных вещей сделали для комсомола, на всех фестивалях и везде, где только было можно, очень хорошо выступали. И она старалась нам помогать во всем, что мы затевали. Однажды мне нужно было добиться, чтобы возникла Мастерская пантомимы и клоунады на Фестивале молодежи и студентов. Я ей позвонил и спрашиваю, как бы подписать бумаги. Она отвечает, что это совершенно невозможно, потому что у нее в приемной человек 50 и никак не проскочить. Я спрашиваю: «У вас окно есть? И может быть, поребрик, чтобы мне пройти к окну?» Она долго смеялась, но посмотрела, что поребрик был, достаточно широкий. В общем, я прошел по поребрику и на подоконнике она мне подписала все документы. Это был 1985 год.

Говорят, что вы не любите про это вспоминать, но все-таки спрошу. Когда вы руководили Цирком на Фонтанке, вы ощущали себя чиновником в какой-то степени?

Во-первых, я сразу сменил название своей должности: слово «руководитель» мне вообще не нравится, и я предложил стать «художественным вдохновителем». Во-вторых, я сразу сказал, что ни в коем случае не буду директором и не хочу считать деньги — со мной нечего считать. Так я три года на Фонтанке был художественным вдохновителем — думаю, многих людей смог вдохновить. Не только тех, кто был на Фонтанке, но и всех, кто любит цирковое дело в России.

А если бы вам сейчас еще раз предложили стать художественным вдохновителем, вы бы согласились? Или у вас осталось какое-то разочарование?

Ну что значит «разочарование»? Я с самого начала знал, что это дело непростое. Для таких мест нужны люди особой закалки. Я, конечно, бесшабашный и даже не знаю, как себя назвать. Оболтус, радостный вдохновитель — ну и т. д. Мне хорошо, когда ничего не понятно и все нестабильно: в этом состоянии я нахожу хорошие решения, которые работают в таких несистемных местах. Это моя сильная сторона. А вот в структурных, стабильных системах я немножко теряюсь, потому что нужно сделать очень много всяких дел одновременно и в итоге получить очень мало результата. Поэтому мне это все было непросто. Хоть я и рад, что смог чем-то помочь.

Вы слышали о том, что в Москве сейчас образовался некий кризис кадров: руководитель департамента культуры не так давно сказал, что лавка запасных директоров театров закончилась. Вы всегда руководили своей командой, но никогда не назывались директором. Может ли нетворческий человек заниматься административными вопросами в культуре

Непростой вопрос. Я даже не знаю. Бывают же люди со многими способностями одновременно. Например, какой-то спортсмен и стреляет хорошо, и на лыжах прекрасно бегает. А другой только по марафонам специалист. Это зависит от личности. Чаплин, например, был великий директор самого себя. То есть это кому повезет — кому не повезет. Надеюсь, что я нашел хороший баланс между административным и художественным. Но это, конечно, мне далось непросто, потому что, наверное, даже не 50%, а 80% времени я занимался именно административными делами. Это было необходимо для того, чтобы выжила моя команда. И это всегда было так. А сейчас появились административные профессионалы, сейчас часть моей работы берут на себя другие люди — и стало уже полегче. В административной работе тоже можно импровизировать, находить интересные идеи, поэтому это даже интересно.

Вашему «Снежному шоу» в этом году исполняется 25 лет. Где вы берете ресурс, чтобы каждый раз находить в себе что-то новое, искать для спектакля другие краски?

О, это секретное оружие. Просто я отношусь к нему как к спектаклю, в котором мне было бы интересно оказаться заново, чтобы эта история меня самого каждый раз удивляла.

А так есть целая серия специальных приемов: например, у меня никто не знает заранее, какую роль он будет исполнять в спектакле сегодня вечером. Это все узнают за полчаса до начала. И таких приемов очень много. За шаг до выхода на сцену я оборачиваюсь к партнерам и говорю какое-то слово, которое является ключом к сегодняшнему выходу. Ключ — это решение к тому, как мы играем: без юмора, или делаем что-то очень драматическое, или, наоборот, лирическое и т. д. То есть я все время даю какие-то задачи, и каждому приходится искать для них решения. Поэтому все всегда настороже! А еще у нас принято подстраивать друг другу на сцене козни, чтобы партнерам приходилось выворачиваться. Просто выходишь на сцену и смотришь, что же с этим будет делать партнер. Вот поэтому всегда интересно. Вообще, у нас за кулисами очень весело. И кое-что из этого веселья достается публике...

Неужели на вас ни разу не обижались по поводу этих неожиданностей?

Все актеры, конечно, обижаются, потому что иногда я их ставлю в очень сложную для них ситуацию. Но для публики это одно удовольствие — смотреть на актера, который попал в глупое положение. Зритель хохочет и не может остановиться, потому что это очень интересно, как актер из этого положения выберется.

Однажды вы сказали, что чувствуете себя ребенком. Сколько уже лет исполнилось вашему внутреннему ребенку?

Я думаю, лет 10 уже, наверное, есть. Потому что я играю с утра до ночи во все. Я играю со своими друзьями, я люблю розыгрыши, делаю спектакли как большие игры и т. д. Все, что вокруг меня происходит, если я к этому приложил руку, похоже на большую веселую игру.

Ваш внутренний возраст на протяжении жизни как-то колебался?

Нет, я пытался во времена, когда на мне было очень много обязанностей, быть взрослым и серьезным. Ну, когда я был одновременно директором и худруком театра «Лицедеи», например. Но в конце концов я понял, что мне это не приносит радости. Поэтому и нашел людей, которые могут решать вопросы без моей помощи по этой линии.

Вы до сих пор улыбаетесь по утрам? Каждое утро?

Не только улыбаюсь — хохочу. Даже в самых сложных ситуациях. Не так давно давал интервью, и мне говорит мой собеседник: «Вот когда мы столько-то лет назад общались, вы были самоуглубленным, а теперь хохочете без остановки». И правда, хохот — теперь мое состояние на годы. И я очень этому рад.

Можно это состояние натренировать? Если заниматься, например?

Наверное, можно. Но это не как будто ты бегаешь по утрам. Нет. Это просто ты перестроил внутренний механизм на радость. И хватаешься с удовольствием за малейшую мелочь, за чужие попытки и радуешься. Это просто поворот в другую сторону. В интернете есть моя лекция «Счастье дурака», я там очень подробно рассказал, как достичь этого состояния.

Вы помните, чему вы сегодня утром радовались?

Нет, конечно. Я даже не помню, что мне говорили минуту назад. Память я давно уже выключил совершенно, она мне больше не нужна. Что осталось — хорошо. Не осталось — значит, не нужно.

У вас есть мечта, которая не сбылась и от этого есть какое-то сожаление?

Есть сложность с мечтами. Стоит только помечтать, как это тут же приходит. Я уже перестал громко говорить, о чем мечтаю, чтобы меня не услышало мироздание и тут же это дело не осуществили.

Почему? Оказалось, что не того намечтали?

Нет, того, только много. Мне-то достаточно уже давно. Столько событий, столько друзей, столько прекрасных дел вокруг… Уже хватит. Можно намного меньше делать, намного меньше быть включенным. Я даже не могу никак добиться, чтобы у меня во время выступления хотя бы дождик пошел — обязательно солнце!

Оригинал интервью на сайте «Ведомостей»