Тимур Бекмамбетов: «Продюсер часто
подавляет режиссера»

Широкая публика открыла для себя Тимура Бекмамбетова в 2004 г. после выхода фильма «Ночной дозор» по фантастическому роману Сергея Лукьяненко. Зрителей, подзабывших, когда они последний раз рвались в кинотеатр на отечественный фильм, набралось 4,3 млн, кассовые сборы в России — на тот момент рекордные — составили $16,2 млн (во всем мире — $33,9). «Дневной дозор» через два года смотрели уже почти 7,5 млн россиян, сборы были в 2 раза выше.

Затем он радовал соотечественников регулярно: «Ирония судьбы. Продолжение», «Елки» количеством уже шесть штук, где он или режиссер, или продюсер; «Выкрутасы», «Горько», «Джентльмены, удачи!» (везде — продюсер) и т. д. Продюсерский портфель Бекмамбетова больше режиссерского, но сам он все же считает себя больше режиссером.

Начинал он с рекламных роликов. Телезрители постарше помнят рекламный сериал (20 клипов с 1992 по 1997 г.) «Всемирная история от банка «Империал». Это было талантливо и необычно — только аудитория особо не задумывалась, кто там режиссер.

Первый полный метр Бекмамбетова-режиссера вышел в 1994 г.: вместе с Геннадием Каюмовым он снял «Пешаварский вальс» о событиях времен афганской войны — восстании советских и афганских военнопленных в лагере моджахедов в пакистанском Бадабере. В 2002 г. с некоторыми изменениями фильм вышел на американский видеорынок под названием «Побег из Афганистана».

Бекмамбетов — единственный российский кинематографист, который добился признания в Голливуде не только как режиссер, но и как продюсер. Первый свой американский фильм «Гладиатрикс» (2001) он снял в России — его пригласил знаменитый продюсер Роджер Корман. А после «Дозоров» в 2005 г. последовало приглашение в Голливуд. Он режиссер блокбастера «Особо опасен» с Анджелиной Джоли и Морганом Фриманом, фильмов «Президент Линкольн: Охотник на вампиров», «Бен Гур», продюсер лент «9», «Аполлон 18», «Фантом», «Убрать из друзей». Как все это удалось? Вот первые два из 10 советов Бекмамбетова «Как закрепиться в Голливуде», опубликованных пять лет назад вместе с его интервью на Slon.ru: «никогда к этому не стремиться, потому что это не может быть целью» и «заниматься только тем, что ты любишь, и получать от этого удовольствие».

Сейчас основатель компании Bazelevs, которая на сайте называет себя одним из лидеров по производству видеорекламы и художественных фильмов, развивает новый формат — screenlife-фильмы. Это кино, часть действия которого происходит на экранах гаджетов. 24 августа в американский прокат выходит фильм Бекмамбетова «Поиск», снятый на этом языке, в России его увидят в сентябре. Еще Бекмамбетов — один из кураторов открытого сценарно-режиссерского конкурса короткометражных фильмов медиалаборатории «Яндекс.Такси». Победители конкурса снимут screenlife-фильмы.

Когда вы представляетесь, то говорите: режиссер Тимур Бекмамбетов? Или продюсер и режиссер Тимур Бекмамбетов?

Режиссер, скорее. Просто от отсутствия другого продюсера становишься продюсером.

Вы можете оценить свою продюсерскую деятельность и сказать, что было вашей главной удачей как продюсера? Не как режиссера.

Главная удача — что у меня есть возможность делать, что я хочу. Придумывать проекты и реализовывать их. Пока эта возможность есть, все неудачи временны. А говорить про отдельные проекты сложно, я бы не стал делить их на любимые и нелюбимые.

Режиссер Бекмамбетов доволен продюсером Бекмамбетовым? Или у них могут быть вопросы друг к другу?

Это самый сложный вопрос. Продюсер часто подавляет режиссера. Конечно, внутри часто хочется, чтобы кто-то другой нес продюсерскую ответственность, сохранить свободу режиссера, делать что-то и не думать, как это будет продаваться. Это немного разные профессии — и обе интересные. Всегда есть соблазн показаться слабым и найти себе сильного продюсера, который дал бы возможность немного безответственнее себя вести как режиссер и сделать то, что хочется, не думая о том, как это будет воспринято. Или как это будет превращено в товар или продукт.

Свой в Голливуде

Чем ваш голливудский опыт принципиально отличается от российского, если говорить о производственных процессах?

Просто там производится гораздо больше фильмов и они гораздо дороже стоят. И еще значительная вещь. Голливудское кино — это не американское кино. Это кино, которое делают режиссеры, продюсеры, сценаристы и актеры со всего мира — и мексиканец дель Торо, и норвежцы, британцы, китайцы, кто угодно. Это площадка, на которой люди со всего мира работают с глобальной аудиторией. При этом надо понимать, что американский рынок большой — значительно больше всех остальных, кроме китайского. Соответственно, влияние американского зрителя на кинопроизводство велико. Индустрия подстраивается под требования аудитории, и пока она для половины кинобизнеса американская. Поэтому кино производится во многом в американских традициях.

Как глобальность влияет на менталитет? В чем разница в менталитете кинопроизводителей в Голливуде и в России?

Голливуд — это большой мир. Чтобы это понять, нужно представить, как в Москве, Петербурге, Екатеринбурге или Сочи появилась киностудия, куда приезжают творческие кадры со всего мира и есть достаточно инвестиций для того, чтобы они могли реализовывать свои таланты. Затем фильмы на русском языке показываются на фестивалях, страны всего мира переводят их на свои языки и показывают в кинотеатрах. А Константина Хабенского или Данилу Козловского знает каждый подросток, от Никарагуа до Китая. Если мы себе это представим, то поймем, в чем разница.

Ваш «Поиск», сделанный на screenlife-языке, в августе выходит в США и только в сентябре — в России. Почему так?

Потому что для российского фильма многое нужно было переделывать: в кадре много экранофонии, наполненной текстами. Для российского зрителя это все будет адаптировано и переделано. И если обычно речь идет о переозвучании, то здесь нужно переработать изобразительный ряд, перезаписать экраны.

А содержательно какая-то адаптация предполагается?

Нет. Это все та же история, произошедшая в Калифорнии. Ее можно было адаптировать, но мне кажется, что она понятна всем современным людям и могла случиться где угодно. Это фильм про отца, который не знал, что происходит в виртуальном мире дочери. История о том, что дети прячут свою жизнь в интернете от родителей, а родители хотят знать, что они делают в интернете, сегодня универсальна для любых наций и стран.

Политика как часть жизни и кино

Геополитика как-то влияет на вашу карьеру? Отношения между Россией и США? Вам как-то это мешает работать?

Не могу сказать, что мешает радикально. Потому что пока происходящее скорее риторика, а не действие. Если говорить про Россию, то я как жил, так и живу, как работал, так и работаю. Мы как выпускали «Елки» каждый год, так и выпускаем. Так что все достаточно стабильно. А что касается США, все, что там пишут в СМИ, мало влияет на умы людей, в последние годы — все меньше и меньше. Люди мало обращают внимания на то, что пишут и говорят в новостях, и живут своей жизнью. Но если это все долго будет продолжаться, то скажется, наверное, в какой-то момент.

Как обстоят дела с вашим фестивалем в Астане?

Его больше нет. Нет, к сожалению, сил этим заниматься. Это очень хлопотное дело. Так что он остался хорошим воспоминанием. Увы.

Ваш самый первый фильм, «Пешаварский вальс», был про войну в Афганистане. И больше на политические темы вы явно не отзывались. Почему?

Впрямую — нет. Разве что фильмом «Профайл». Когда я представлял «Профайл» в Карловых Варах на фестивале, то понял, что с последнего визита прошло больше 25 лет. Теперь я вернулся с фильмом про английского журналиста, пытающегося разобраться в проблемах Востока. И эти проблемы связаны с процессами в Афганистане, Сирии, в том же регионе, что и в фильме «Пешаварский вальс». Это произошло без всякого умысла, просто совпадение. Можно сказать, что произошло возвращение к этой декорации.

Декорации?

Да. Политика никогда не была моей целью, как и политические высказывания. Это просто часть нашей жизни, и о ней приходится думать как о среде и обстоятельствах, в которых живет герой.

То есть политика — это предлагаемые обстоятельства?

Да. Так же, как я бы думал о том, каким может быть фильм про ураган или цунами. Это среда, в которой живет герой. Политических или геополитических высказываний у меня нет. И нет никаких намерений влиять на что-то или менять что-то. У меня другая профессия.

Новый год во все времена

В фильме «Ирония судьбы. Продолжение» вы работали с фильмом, который в культурном коде, пожалуй, любого человека, живущего в постсоветском пространстве. Откуда, на ваш взгляд, у российского зрителя интерес к игре с советскими культурными кодами?

Мне кажется, что фильм «Ирония судьбы» — не советский, а антисоветский. И в современной России, по идее, симпатии к нему должны падать. Хотя бы потому, что герой Яковлева сегодня гораздо симпатичнее героя Мягкова. А почему фильм был и будет популярен? Мне кажется, просто потому, что он — про Новый год. Это один из самых важных праздников в стране, который сложился чудом, волей людей, и он абсолютно отражает суть нашей культуры. Это соединение многих праздников разных наций и религий, сплавленное в понятие «Новый год». В нем есть и идея прощения, отпускания прошлого от иудейского Нового года. Велико влияние Рождества, поэтому в нем так много надежд и рождественской мистики. Есть особенно замечательная для кино вещь — обратный отсчет. Это мощный инструмент рассказа истории.

Плюс в Новый год появляется ощущение большой страны. Фильм «Елки» это явление исследует. Когда во Владивостоке уже вовсю встречают Новый год, в Москве только нарезают салат. Размер страны осознается во времени, а не в пространстве. От одного конца страны до другого четыре часа. Или девять. Когда мы только начинали снимать «Елки», было 11 часов. Одна страна размером в девять часов. Удивительно, что расстояние можно измерять во времени. Мы делаем это только в Новый год и ни в один другой день так не ощущаем размер страны, в которой живем. Конечно, тот, кто летит из Москвы во Владивосток, ощущает. Но все вместе, вся нация не осознает это. Исследование понятия «Новый год» — залог успеха нашего многолетнего проекта «Елки». Он нравится или не нравится, но каждый год 5 млн человек его смотрят и живут с чувством, что если «Елки» появились в кинотеатрах, то Новый год наступил. Этот год не будет исключением.

Так это фильм «Ирония судьбы» запустил в вас эту тему?

Да. Но я сейчас посмотрел назад и вдруг осознал, что еще в рекламной кампании банка «Империал», которую я снимал в 90-е гг., был популярный ролик про графа Суворова и Екатерину, в котором речь тоже шла про рождественскую ночь. Так что с Рождеством и Новым годом у меня особые и давние творческие связи. Просто «Ирония судьбы. Продолжение» стала для меня самым значительным событием как для режиссера. Но если вы вспомните «Дневной дозор», то поймете, что там тоже действие происходит в Новый год. Просто нигде явно про это не говорится.

Как вы переживали сравнения с Рязановым — и не в свою по большей части пользу?

Я не переживал, я наблюдал за этим. Это было интересно. Но у меня никогда не было иллюзии, что «Ирония судьбы. Продолжение» сможет затмить «Иронию судьбы». Мы предлагали интерпретацию, так что наш фильм — в большей степени постмодернистское кино. Но без диалога с первым фильмом у нас не было бы и повода для высказывания. Сейчас выросло поколение, которому ближе наш фильм, это уже их «Ирония судьбы». Через 15 лет придет время рассказать эту историю кому-то еще.

Так вы допускаете эту возможность?

Да. Потому что «Ирония судьбы» — это такая икона, которую люди периодически стараются пересоздать. Просто чтобы понять, что стало с нами со всеми. Это то произведение, по поводу которого хочется высказываться. В титрах у нас было посвящение Эльдару Рязанову и создателям фильма. Так что наш фильм — высказывание наших чувств.

Новый язык кино

Давайте объясним читателям, что такое screenlife. Это же не жанр?

Нет. Это формат, или, если хотите, язык. На нем нами снято уже довольно много фильмов разных жанров — триллеры, хорроры, детективы, комедии и даже классические трагедии.

Почему вы решились на этот проект в сотрудничестве с медиалабораторией «Яндекс.Такси»? Вы как искали сценарии, написанные для screenlife-фильмов?

По нескольким причинам. Во-первых, из уважения к бренду «Яндекс», который очень значим в русскоязычном мире. Во-вторых, идея медиалаборатории работать с молодыми кинематографистами стратегически близка Bazelevs, мы на протяжении 25 лет открываем новые имена (Дмитрий Киселев, Жора Крыжовников, Лео Габриадзе, Илья Найшуллер). И в-третьих, мы уже пять лет занимаемся разработкой формата screenlife-фильмов, где действие происходит на экранах наших компьютеров. Сценарии, которые мы искали в рамках конкурса, соответствовали требованиям формата этого нового киноязыка.

По какому принципу вы выбирали победителей конкурса? Чем их истории вас зацепили?

Все очень просто. Это истории, которые нельзя рассказать, не показывая экранов героя. Кроме того, это истории про героя, который близок сегодняшнему зрителю. Я не хотел бы раскрывать все подробности, но скажу, что отобранный мною проект «Алиса» (Василисы Кузьминой, выпускницы Щепкинского театрального училища. — «Ведомости») — это история про искусственный интеллект и границы между реальной и виртуальной реальностью, размышляющая над тем, что такое любовь в цифровом мире. Это то, что волнует сегодня миллионы наших зрителей, то, что они хотели бы спросить, но не знают кого.

На мастер-классе в «Яндексе» вы говорили, что отсутствие денег больше не отговорка для того, чтобы не снимать кино.

Да, потому что стоимость производства screenlife-фильма начинается со стоимости твоего времени. Затрат ведь практически никаких, кроме времени автора. Начинать можно с того, что у тебя есть компьютер, мобильный и друг, с которым ты можешь разыграть историю, записать ее на свой экран, смонтировать и опубликовать в сети. Далее можно как угодно увеличивать первоначальный бюджет. Позвать Владимира Машкова, Ивана Урганта или Дмитрия Нагиева, тогда бюджет screenlife-фильма будет больше… или нет, это уже как вы договоритесь.

Однажды вы сказали, что сегодня треть жизни людей проходит на экранах. Значит, и треть действия фильма должна быть на экранах.

Экран — это наш обычный мир, наша действительность, и очень органично и эффективно для рассказчика показывать его в screenlife-формате. Выглядеть экраны могут по-разному. Возможно, герой перенесется в будущее, где экраны будут находиться уже в нашем сознании, или с ним произойдет что-то еще.

В театре появились спектакли, в которых действие происходит в соцсетях. Вы следите за тем, как экраны и телефоны используют в других видах искусства?

Конечно, и литература такая есть. Вообще, мне кажется, что экраны — важная часть нашей жизни. Возможно, они даже поменяют архитектуру города. Говорят, что в Корее решили перенести названия улиц и все знаки на асфальт, потому что люди смотрят на телефоны и им удобнее видеть информацию не на стенах домов, а на дороге.

Вы как продюсер, возможно, как-то фиксировали авторство идеи в случае со screenlife-фильмами?

Нет. Идеи не принадлежат людям. Озарения могут происходить у многих одновременно. Идеи мало что стоят без знания, как их воплотить в жизнь. У нас есть патенты на технологии записи экранов, потому что мы занимаемся помимо создания фильмов и сериалов еще и разработкой программ для создания этих фильмов. Когда мы стали заниматься производством screenlife, то увидели, что не существует необходимого инструментария. Так что приходится придумывать его самим.

Взгляд мастера

На мастер-классе в «Яндексе» вы еще сказали, что сегодня многие фильмы кажутся вам несовременными. А как вам свои собственные? «Дозоры», например? Когда они вышли, это казалось чем-то прорывным.

Герой Кости Хабенского был сисадмином, и в «Ночном дозоре» он занимался расследованиями и манипуляциями светлых сил в интернете. Тогда интернет занимал маленькую часть нашей жизни. Если бы я снимал это сегодня, то «Ночной дозор» был бы скорее про социальные сети, чем про улицы Москвы. Так что это фильм 15-летней давности и именно о том мире, в котором разворачиваются события. Это кино не сегодняшнего дня.

Кстати, вы вообще пересматриваете свои фильмы? Или дальше они живут своей жизнью?

Очень редко — например, случайно в самолете через плечо соседа.

В прошлом году все обсуждали «Нелюбовь» и «Аритмию» и даже стали делить киноманов на тех, кто предпочитает тот или другой фильм. Вам как зрителю какой ближе?

— «Аритмия», конечно же. Это живое высказывание. Мне оно ближе как зрителю, мне с ним комфортнее. Не в том смысле, что в этом фильме счастливый конец, его нет. Но мне было волнительнее смотреть «Аритмию». Как зрителю — не как профессионалу.

А как профессионалу? Зритель вообще спорит с вами профессионалом?

Да. Как профессионалу мне кажется, что я эти фильмы уже когда-то раньше видел. Это не про их качество и темы. Просто сам киноязык такой существует много лет и разные люди снимают такие фильмы. Ничего удивительного для меня не открылось ни в одном, ни в другом.

Оригинальная версия интервью опубликована на сайте «Ведомостей»