Если ты такой богатый, то
почему неумный?

Рецензия на книгу: Nassim Taleb. Fooled by Randomness: The Hidden Role of Chance in Life and in the Markets. Random House Trade Paperbacks, New York, 2005.

Вы добились успеха благодаря соб­ст­венным усилиям, знаниям, трудолюбию, настойчивости и таланту и верите в протестантские заповеди: кто рано встает, тому бог подает, и прочая. Но действительно ли вы были умнее, усерд­нее и т.д. тех, кто начинал карьеру одновременно с вами, но не может по­хвастаться особыми достижениями или вовсе сошел с дистанции? Разумеется, вы и вправду старались, вы инвестировали в будущую карьеру свой самый ценный ресурс — молодые годы, вы стремились стать лучшим и обойти конкурентов. В этом смысле вы больше заслужили победу, чем те, кто все это время предавался развлечениям. Надо лишь помнить, что все, сделанное вами, — необходимое, но не достаточное условие успеха. Нельзя выиграть в лотерее, не купив лотерейный билет, но ведь покупка билета сама по себе не гарантирует выигрыша. К сожалению, большинство не понимает, что и в карьере необходимое и достаточное усло­вие — не одно и то же.

Все дело в известном парадоксе человеческого сознания: оно игнорирует исчезнувших в безвестности, а выжившему присваивает лавры победителя, пишет в своей книге Нассим Талеб. Мы видим, что добившиеся успеха приложили много усилий. Из этого делается вывод, что между упорством и успе­хом есть причинно-следственная связь. В итоге мы начинаем верить, что самый успешный — непременно самый лучший. Мы просто не знаем, не помним или не хотим помнить про тех, кто тоже лез из кожи вон, но проиграл. На самом же деле мы ничуть не лучше их, просто нам повезло.

Такой подход, разумеется, противо­речит принципам меритократии. Сегод­няшний бизнес, политика, ­образование и наука построены на предположении, что успеха добивается самый старательный и способный. Нассим Талеб — в прошлом преуспевавший бирже­вой трейдер на Уолл-стрит, а ныне свободный человек, приглашенный профессор нескольких университетов и ­автор популярных книг — призывает нас признать наконец, что дело обстоит иначе. Главная идея Талеба проста: все мы постоянно обманываем сами себя. Мы принимаем удачу за умение, домыс­лы — за знания, теорию — за реальность, совпадение — за закономерность, шумы — за сигналы.

Идею эту автор раскрывает в первую очередь на примерах из жизни фондовой биржи, где часто везучего идиота принимают за искусного инвестора. Та­леб бравирует рассказами о том, как сам он, будучи трейдером, давал разным людям прямо противопо­ложные рекомендации просто потому, что прог­нозировать поведение рынка было невозможно. Взлеты и спады биржи — не более чем случайности, и все претензии аналитиков на ­умение предсказать тренд — абсолютное шарлатанство­.

Так же случайны — пишет Талеб — и главные события на фондовом рынке, например российский банковский кри­зис 1998 года. Степень неопределен­ности слишком велика, ­влияющих на ситуацию факторов слишком много (включая те, о которых мы не подо­зре­ваем), чтобы успех инвестора ­мож­но было приписать только его мастер­ству­. Нам-то, конечно, кризис не кажется случайным — мы твердо уверены, что у него были серьезные и очевидные причины. Правда, весной 1998 года большинству из нас эти причины такими уж очевидными не казались: инвесторы продолжали скупать ГКО, а граждане до поры до времени не спешили забирать свои деньги из банков.

Действуя импульсивно, мы верим, что нами управляет рассудок. Но совре­менная наука о пове­де­нии дает основания полагать, что, возможно, это не так. Самого Талеба заставил об этом заду­маться эпизод из собственной жизни. В начале его трейдерской карьеры водитель нью-йоркского такси, которому нельзя было ничего объяснить, потому что он ни слова не понимал по-английски, привез его не к тому вхо­ду в офис, которым он пользовался обычно. День выдался удачным, и следующим утром Талеб поймал себя на том, что попросил таксиста оста­но­виться у того же подъезда. Более того, сам этого не заметив, он — ­молодой ­образованный профессионал — надел вчерашний галстук. То есть подсознательно он поверил, что удача каким-то образом связана с этим галстуком и подъездом.

Чаще всего наш выбор иррационален,­ и более того, иррациональность эта не культурная, а биологическая: она зало­жена в человеческой природе. Про­ана­­лизировав типичные ­ошибки рас­суж­­дений, психологи Дэниэл Кане­ман­ и Амос Тверски обнаружили, что многие когнитивные прави­ла нельзя назвать логичными. Они ­назвали эти правила эвристиками, и в 2002 году Кане­ман получил за это открытие Но­­белевскую премию по экономике (Тверски к тому времени умер). Вот, например, эвристика якоря: Тверски и Канеман просили людей назвать любое число от одного до ста. Потом тем же ­испытуемым задавали вопрос: «Какой процент в ООН составляют африканские страны?» (разумеется, ­никто не знал ответа). Оказалось, те, кто в первый раз назвал число побольше, предположили и более высо­кий процент, подсознательно, словно якорем, цепляясь за то число, которое прозвучало первым.

Биологически, пишет Талеб, мы точно такие же особи, что и древние люди, обитавшие в хижинах много тысяч лет назад. Но то общество было устроено гораздо проще, и человеку попросту не надо было просчитывать вероят­ности. Поэтому в наш мозг не ­заложена соот­ветствующая эвристика.­ С другой стороны, может, это и к лучшему: если рассуждать рацио­нально, современному человеку пришлось бы взвесить такое количество «за» и «против», проанализировать та­кое количество аль­тернативных сценариев, что его мозг просто не смог бы обработать всю необходимую информацию. Но раз решения принимаются иррационально, то пытаться анализировать ситуации и предсказывать развитие событий невозможно: неопределенность возрас­-та­ет­ едва ли не до бесконечности.

На всем понятных примерах ­автор пока­зы­вает, как неспособность ­быстро оценить вероятность, приводит к нелепостям не только в торговле фьючер­са­ми и опционами, но и в судебных ­реше­ни­ях (присяжные признали футбо­листа О.Джей Симпсона невиновным в убийстве же­ны, хотя по ­совокупности ­доказательств, вероятность того, что убийцей был не он, составляла ­меньше одной триллионной — а ведь на Земле гораздо меньше триллиона людей). Тео­ретические размышления о свойст­вах неопределенности Талеб перемежает разными любопытными виньетками. Вот, например, рассуждение о природе богатства: сравните своего ­зубного врача и рок-звезду, разъезжающую в ро­зо­вом роллс-ройсе. Очевидно, что денег больше у рок-звезды. Однако, если помнить о вероятностях, то исходить из результата, зафиксированного на финише, в корне неверно. Такая оценка не учитывает риски: первоначально существовало множество альтер­нативных ­сценариев жизни ­и карьеры певца. Огромное большинство из них подразумевало бедность, безвестность и т.д. — просто этому конкретному певцу очень повезло. Дантист же, начиная свою карьеру, почти не рисковал: возможный выигрыш (практика в богатом районе) не так велик, но и риска полного проигрыша практически нет.

Самые яркие персонажи книги — это карикатурные образы инвестбанкиров с Уолл-стрит. Кенни — типичный американец из пригорода, из тех, кто жарит барбекю по воскресеньям и носит однотонные костюмы. Жан-Патрис — типичный француз, одевается «как фазан» (голубая рубашка и клетчатый пиджак), редко приходит на работу раньше полудня, в обеденный перерыв посещает любовниц и однажды назначил автору встречу в парижс­ком массажном салоне. Далее следуют обла­датели MBA; русские физики и математики, переквалифициро­вав­шиеся в биржевых аналитиков (при всей сво­ей образованности «по житейскому здравому смыслу и манерам они недалеко ушли от полена»: могут оперировать сложнейшими уравнениями, но неспособны решить простейшую проблему, если она хоть как-то связана с реальностью); наконец, латиноамериканец Карлос, самоуверенный выходец из разви­вающейся страны. Все они в силу своей ограниченности, самона­деянности или глупости совершают элементарные логические ошибки и не могут осознать, что имеют дело со случайностями и неопределенностями.

Затронутые Талебом проблемы выхо­дят за рамки прикладной биржевой торговли. Например, мы, ­сознательно или нет, считаем, что экономика — это рост, что временные колебания возмож­ны, однако в целом благосостояние постепенно растет. Но это суждение основано лишь на статистике сущест­вующих обществ, то есть на ­статис­ти­ке выживших, хотя гораздо ­больше было тех, что растворились без следа. То же и с фондовым рынком: все привыкли, что бывают падения и кризисы, но для биржевого трейдера кризис — это всего лишь сигнал «покупать» — ведь рано или позд­но биржевой индекс опять начнет расти. Если мы ­рассмотрим пример США, то выяснится, что какой бы двадцатилетний промежуток мы ни взяли, инвестор, вложившийся с са­мого нача­ла,­­ в конце оказывался в выигрыше,­ пишут экономисты Элрой Димсон, Пол Марш и Майк Стонтон из Лон­донской школы бизнеса. Но ведь это типичный парадокс выживших: на самом же деле из 16 проанализированных­ фон­довых рынков, которые без перерывов функ­ционировали на протяже­нии­ всего XX века­, еще только три смог­ли пов­-

торить американское чудо. Японско­-му фон­довому индексу Nikkei 225 не столь­ повезло: в конце 1980-х он достигал отметки 38 915, напоминает в недавней статье журнал The Economist, а в 1994- м упал до 21 000. Биржевые аналитики говорили об отличной возможности покупать. Сейчас он упал до 17 000. А ведь были еще ходившие в фаворитах у инвесторов начала XX века Россия, Китай и Германия. В начале 1980-х казалось, что Советский Союз вечен; однако правы оказались не аналитики всевозможных ЦРУ и Пентагонов, а диссидент Андрей Амальрик, предсказавший распад СССР.

Применительно к фондовому рынку вывод Талеба прост: не увлекайтесь. Пом­­ните, что степень неопределенно­сти­ крайне велика, а тенденция — вещь крайне обманчивая; учитывайте возможность редких, но катастрофических событий. Будьте осторожны и консервативны, как единственный положитель­ный персонаж книги — трейдер-философ по имени Нерон, alter ego автора. Получив диплом Кембриджа по антич­ной литературе, Нерон пошел было в докторантуру Чикагского университета по кафедре статистики, но, ­почти написав диссертацию, передумал — и поступил на философский факультет, затем сделал карьеру на бирже и сколотил небольшое состояние. Другие были более агрессивны — они зарабатывали в разы больше, но рано или поздно слишком поверили в свое «искусство» — и потеряли все. Нерон же работает полчаса в день, а в остальное время читает книжки. В конце книги, впрочем, мы узнаем, что и он забылся: устав от лондонских пробок и поверив в свою способность контролировать события, Нерон получил права на управление вертолетом и разбился.

«В незапамятные времена перво­бытный человек как-то почесал нос — и сразу же полил дождь. Человек стал вспоминать, как именно он двигал пальцем, когда призвал воду с небес. Так же и мы связываем экономическое процветание со значением процентной ставки, установленной Федеральной резервной системой, а успех компании — с приходом нового гендиректора», — пишет автор. Древние римляне говорили: Post hoc non est propter hoc («После этого не значит вследствие этого»), но люди до сих пор так и не усвоили эту простую истину.

В заключительной части книги автор дает рецепты, как уберечься от соблазнов простых выводов — многие из них были известны и древним. Одиссей приказал команде заткнуть уши воском, а самого себя привязал к мачте, чтобы сирены не могли увлечь их в пучину. Так и в бизнесе: не надо послушно делать то, что подсказывает нам так называемый здравый смысл — он часто оказывается ложной эвристикой.

Полностью избавиться от этих аберраций не удавалось никому и никогда, но, зная человеческую предрасположенность к ошибкам, можно всякий раз, когда вы собираетесь вновь их сде­лать, поймать себя за руку и спросить: «Откуда ты это знаешь?» Если ваш ответ: «Из собственного опыта», — помните, что он ограничен. Если: «Из теории», — знайте, что любая теория остается истинной лишь до тех пор, пока ее никто не опроверг. • • • Книга Талеба особенно актуальна сегодня именно в России. До ­последнего времени хотя бы теоретически допускалось, что возможно резкое падение цен на нефть, способное нанести удар по российской экономике. Сейчас, однако, никто всерьез не рассматривает такой сценарий. Аналитики и стратеги, над которыми так издевается Талеб, уверяют нас, что «нынешние цены — это навсегда», что дешевле $40 за бар­рель нефть не может стоить физически и т. д. Соответственно, пропали и последние намеки на осторожность, а неопределенность как ­аналитическая категория исчезла из российской дейст­вительности. Компании не обсуждают больше, будет ли расти российский рынок, — они думают, лишь как за­хватить максимальную долю в будущем росте. Власть и аналитики не обсужда­ют боль­ше экономическую политику — они дискутируют о том, как потратить будущие миллиарды. При этом па­ра­доксальным образом проявления неопределенности во внешнем мире, например ипотечный кризис в США, только укрепляют нашу уверенность в собственной неуязвимости: ослабление США, мол, в перспективе ­делает Россию более привлекательной. Все это, конечно, крайне опасно: чем сильнее эйфория, тем больнее будет падать — а падать, как напоминает нам Та­леб, приходится всем и каждому.