Три точки опоры: как укрепить
фундамент инноваций

За последний год концепт импортозамещения уступил центральное место в политэкономической повестке новой гранд-идее — технологическому суверенитету. Мы теперь уже собираемся не просто копировать и замещать импортированные решения, но и создавать собственные, причем зачастую оригинальные. Принята амбициозная концепция технологического развития, анонсируются прорывные проекты в горячих технологических секторах, таких как искусственный интеллект, квантовые технологии, беспилотники, композитные материалы. 

Хотя сам термин «инновации» при этом не используется, очевидно, речь идет о заявке на новый цикл инновационной политики.

Между тем и в кругу специалистов, и среди широкой публики распространено скептическое отношение к инновационной составляющей российской экономики. Это неудивительно. По самым разным показателям, характеризующим инновационную ситуацию в национальных экономиках (например, доля инновационно активных предприятий, соотношение частных и государственных затрат на инновации, доля затрат на НИОКР в ВВП, количество регистрируемых патентов, объем высокотехнологического экспорта и т. д.), мы давно и заметно отстаем от стран инновационных лидеров. Это подтверждается и, мягко говоря, средними позициями России в различных международных инновационных рейтингах и индексах. Что нам мешает и возможно ли улучшить ситуацию и действительно продвинуться по суверенной «технологической» траектории?

Чтобы ответить на этот вопрос, обратимся к нашей недавней истории. В прошлом году Институт менеджмента инноваций Высшей школы бизнеса НИУ ВШЭ при поддержке компании «Иннопрактика» провел исследование «30 лет инновационной политики России», в котором на основе анализа публикаций и углубленного интервьюирования главных акторов российской инновационной сферы (политиков, экспертов, топ-менеджеров крупных и среднекрупных компаний) была предпринята попытка разобраться с логикой и этапами российской инновационной истории и предложить рекомендации для ее нового цикла.

С 1991 по 2021 год российская инновационная политика прошла три этапа, каждому из которых мы предложили свое название: 1991—2000 годы — «Первые шаги», 2001—2012 годы — «Время завышенных ожиданий» и 2013—2021 годы — «Избавление от иллюзий». В определенном смысле их можно сопоставить с участками «кривой Гартнера»: триггер — движение к пику завышенных ожиданий — разочарование и плавный выход на «склон просветления». Любопытно, что до рассматриваемого исторического отрезка, в советский период, страна как раз была близка к технологическому суверенитету (насколько полному — отдельный вопрос) и спустя три десятилетия снова ставит перед собой такую задачу. Расставшись с советской инновационной системой, практически разрушив ее на первом этапе, на втором мы перешли к копированию западной инновационной системы (прежде всего, американской), но больших успехов не достигли и на третьем этапе стали отходить от активной инновационной повестки в направлении импортозамещения и больших государственных проектов. С прошлого года императив именно инновационного развития опять встал перед нами в полный рост. Чтобы вновь не пойти по порочному историческому кругу и выйти-таки на «склон просветления», стоит приглядеться к опыту компаний-инноваторов. Рассмотрим в этой связи три соображения.

Первое. Инновационная политика государства бывает трех типов: линейная, укладывающаяся в логику поэтапного развития технологии от научных исследований до масштабирования в промышленности; проектная, ориентированная на реализацию проектов как ответ на возникшие вызовы и угрозы; экосистемная, цель которой — тонкая модерация инновационной среды, экосистемы, состоящей из множества игроков со своими целями и стратегиями. Это вполне соответствует трем моделям корпоративного инновационного процесса. В конкурентоспособной, инновационно активной компании должна быть и традиционная линия R&D, и управление инновационными проектами, возникающими как ответ на внешний вызов или открывшуюся рыночную возможность, и корпоративная инновационная экосистема, работающая с многочисленными внешними и внутренними агентами инноваций. Главное — все три модели должны работать одновременно, а вот распределение ресурсов между ними, способ управления и гармонизация временных горизонтов, на которых контролируется результат, зависят от топ-менеджмента или правительства.

Советская система построила сильную и передовую для своего времени линейную модель «РАН — отраслевые институты — конструкторские бюро — предприятия», именно ее мы разрушили в 1990-е, ничего не предложив взамен. На втором этапе нашей инновационной истории мы сразу взялись за «высшую математику», приступив к строительству национальной инновационной экосистемы, плодя институты развития, стартапы, принуждая к инновациям госкорпорации. В отсутствие работающей линейной модели и сильных частных технологических компаний (именно они находятся в фокусе экосистемной инновационной политики) наша экосистема оказалась повисшей в воздухе. Теперь мы взялись за проекты, более того, ситуация просто заставляет нас педалировать проектный подход: вызовы и угрозы очевидны, на создание линейной модели и перезагрузку экосистемной политики нет времени, к тому же никто не понимает, как это сделать хорошо. Между тем, как показывает опыт инновационных стран-лидеров и успешных в инновационном плане компаний, именно сочетание этих моделей может привести к успеху на рынке или хотя бы не поражению в геополитическом противостоянии.

Второе. Как нам объяснил еще Йозеф Шумпетер, инновации — это прежде всего предпринимательство. Да, в инновационном процессе сочетаются усилия многих участников: ученых, инженеров, инвесторов, менеджеров, чиновников, но на пересечении их усилий стоит предприниматель, именно он обладает видением будущего, чутьем на скрытые возможности и готовностью рисковать всем ради достижения цели. Собственно, одна из ключевых задач корпоративной инновационной экосистемы — выявление внешних и внутренних предпринимателей и стимулирование их деятельности, поощрение конкуренции между ними. Такой же должна быть ключевая задача и экосистемы государственной. Россия, начав строить национальную инновационную экосистему, попыталась скопировать систему институтов, работающих в других условиях и с другими задачами. Параллельно с созданием институтов, смыслом существования которых должно быть развитие частных компаний, мы начали создавать госкорпорации, закрывающие целые отрасли и рынки, ожидая, что именно они станут «локомотивами инновационного роста». Даже один из первых и самых крупных институтов инновационного развития «Роснано» первоначально был запущен в формате госкомпании. Но в отсутствие конкуренции и масштабного роста частных технологических компаний мы получили неработающую экосистему.

И, наконец, третье. В организациях, создающих и реализующих успешные инновационные стратегии, управление инновациями курируется непосредственно CEO или его заместителями. Вовлеченность лидеров просто необходима. То же с инновационной госполитикой — она должна быть под неусыпным контролем первых лиц (президента или премьера), особенно если страна намеревается совершить инновационный рывок. У нас первое лицо уделяло внимание инновационной политике отчасти на завершающей фазе второго этапа, который мы назвали «Время завышенных ожиданий» (президентство Дмитрия Медведева). А на третьем интерес высшего руководства к инновациям не был высоким. Сейчас ситуация меняется: ставка на технологический суверенитет требует проведения эффективной и сильной инновационной политики, и без полного включения в эту проблематику «топ-менеджмента государства» не обойтись. Как не обойтись и без строительства работающей линейной модели, гармоничной инновационной экосистемы и понимания главной роли предпринимателя в инновационном процессе.