Будущее эджайл-нации

Очередная технологическая революция вот-вот совершит переворот в экономике, похоронив старый уклад под руинами привычной жизни. Какие тенденции стоит учитывать, чтобы вписаться в новую экономическую реальность, какие навыки развивать и к чему готовиться, рассказывает кандидат экономических наук, заместитель директора Форсайт-центра Института статистических исследований и экономики знаний НИУ ВШЭ Александр Чулок.

HBR — Россия: Чем характеризуется нынешнее состояние мировой экономики?

Александр Чулок: Кто-то говорит о новом технологическом укладе, кто-то — о переходе к новой научно-технологической парадигме. Термины разнятся, но суть неизменна: мир поднялся на гребень очередной технологической волны. Новые технологии, прорывные инновации, которые накапливались в 1960—1990-е годы, активно проникают в нашу жизнь. Если раньше они более или менее последовательно входили в разные сектора экономики, то сегодня мы наблюдаем настоящий шквал.

Наступило время быстрых побед — и если не поражений, то смены лидеров. Удержаться в топе глобальных рейтингов уже не так просто. Все ускоряется — изменения проходят быстрее, время на принятие решений сжимается. Становится ясно: со старой институциональной структурой в новую экономику не вписаться.

Что происходит с технологиями?

Раньше они были обособленными: одни применялись в сельском хозяйстве, другие — в космосе, третьи — на транспорте. Некоторые проникали из одной сферы в другую — например, из военно-промышленной в гражданскую, но это было исключением. Сейчас пришло время сквозных, или платформенных, технологий — они пронизывают все сектора экономики и меняют их структуру. Сквозными становятся и технологии, которые раньше считались узкими. Речь не только об ИТ. Например, из-за того что все «поднимается ввысь» (мы всерьез говорим о летающих автомобилях, путешествиях на Марс), космические технологии — скажем, технологии связи или вывода ракет-носителей — начинают играть важную роль во многих секторах: агропромышленном, энергетическом, транспортном и т. д.

Один из интересных примеров — разработка космического лифта на тросах из композитных материалов, который доставлял бы туристов и грузы с Земли на орбитальную станцию. Это реальная перспектива, в нее многие уже вкладываются. Ключевая задача — сделать так, чтобы волокно, из которого сплетены тросы, выдерживало собственный вес. Сейчас это волокно толщиной с волос выдерживает почти 600 кг.

Технологии влияют на бизнес не толь­­ко напрямую — например, снижая энергоемкость или повышая производительность, но и опосредованно. Они меняют общество, модели потребления, спрос и за счет этого действуют на бизнес.

Приведите пример технологий, которые действуют опосредованно.

Во-первых, это все технологии виртуальной или дополненной реальности. Игра Pokemon Go — смешной пример, но вдумайтесь: всего за семь месяцев с момента запуска ее создатели заработали более миллиарда долларов, а недавно только за день — почти $6 млн. Эти технологии могут, с одной стороны, бросить вызов ряду отраслей (скажем, туризму: зачем куда-то ездить, если практически все можно посмотреть, не выходя из дома), а с другой — открыть новые возможности (например, для образования, медицины, в частности хирургии).

Во-вторых, это технологии, связанные с транспортом, — они обеспечивают эффект субъективного сжатия пространства. Представьте себе, что за час можно будет преодолеть тысячу километров. Это не сказка: в некоторых странах, скажем в Японии, уже курсируют поезда со скоростью 350 км/час, не за горами — барьер в 500. (Я уж не говорю про Hyperloop!) Это повлияет на общество и на бизнес — если люди смогут ездить на работу за 500 км, кардинально изменится конкуренция за работодателей и за рабочую силу.

Меняются ли взаимоотношения бизнеса с потребителями?

Раньше во главе угла стоял производитель: что производилось, то покупалось. Сейчас обратная ситуация — все крутится вокруг потребителя. Еще недавно бизнес должен был изучать потребителей и подстраиваться под них. Теперь задача меняется: надо не подстраиваться под потребителей, а формировать их потребности. Не было у людей привычки чекиниться — по­явилась. Instagram*, Facebook* возникли буквально на пустом месте — а какие возможности и доходы! Залог успеха — дать потребителям возможность про­явить свою человеческую природу.

Как компании реагируют на то, что потребитель становится «центром производства»?

Они начинают адаптировать свои продукты под конкретных клиентов. Взять, к примеру, функциональное питание — оно направлено на то, чтобы «программировать» людей: по их запросу (скажем, «быть умнее, выносливее, сильнее») подбирают специальные продукты. Начало этого тренда — биойогурты, которые восстанавливают микрофлору кишечника. Поскольку уже расшифрован геном и проведен ряд необходимых исследований, человека можно рассматривать как единую систему, так что у функционального питания большое будущее. К 2020 году, по прогнозам, этот рынок будет оцениваться более чем в $300 млрд.

Еще один возникающий тренд — продажа историй «под ключ». Традиционно усилия маркетологов были направлены на то, чтобы продать товар. Они рисовали картину: шампанское — на фоне дорогого отеля и красивой машины, йогурт — в руках бегунов в ярких кроссовках и спортивной одежде. Товар встраивали в некую картину мира с привлекательными деталями. Теперь переходят к продаже историй целиком: хочешь такой же отель, такие же кроссовки, такой же автомобиль — вот цена, мы все сделаем «под ключ».

Еще одна примета времени — сокращение дистанции между производителем и потребителем. Как компаниям учитывать этот тренд?

Надо изучать, как меняются цепочки создания добавленной стоимости. Платформенные технологии выбивают из них посредников. Если компания вписана в эти цепочки, она в уязвимой позиции. Раньше цепочки долгое время не менялись: в них можно было зайти и комфортно себя чувствовать. Теперь они меняются так быстро, что, пока бизнес будет в них интегрироваться, рынок может схлопнуться. Так что лучше напрямую выходить на потребителя или создавать новые рынки.

Если посредники исчезают или трансформируются, что будет с розницей?

Классическая розница доживает свой век. Это вызвано не только тем, что потребители и производители уже связываются напрямую. Есть еще одна менее очевидная тенденция: многое из того, что продается в рознице, вероятно, можно будет производить самостоятельно — например, на домашних 3D-принтерах. Возможно, мы будем печатать еду, одежду, обувь, лекарства. Магазины вообще не понадобятся.

В то же время для розницы открываются колоссальные возможности. Розница — самое близкое звено к потребителям, она знает про них все. Такие знания сегодня — ценнейший актив. Вопрос — как им воспользоваться. Устойчивые бизнес-модели пока не сформировались. Один из вариантов — life-long коучинг: вести человека по жизни, выстраивая ему дорожную карту личностного развития. Сейчас у компаний есть шанс придумать что-то новое и занять свободную нишу.

В целом, что предпринять бизнесу, чтобы не оказаться за бортом?

Перестать мыслить стратегиями. Стратегия — стрела, пущенная из лука. Если она бьет не в ту мишень, пользы от нее — ноль. Сначала надо понять, по каким мишеням бить, а потом стрелять. Стрелять мы, кажется, научились. Теперь следует научиться выбирать мишени. Для этого нужно переходить на научно обоснованное прогнозирование с применением больших данных и специальных программ, которые могут обрабатывать миллионы разнородных документов. С помощью полученных прогнозов надо выстраивать сценарии будущего. Фактически это ответы на вопрос «что будет, если…» — они позволяют компании построить дорожную карту, которая покажет, как действовать при том или ином варианте развития событий. Сценарии повышают шансы бизнеса на адаптацию. В свое время компания Shell — один из пионеров в разработке сценариев — хорошо подготовилась к кризису из-за сговора ОПЕК. Прописывая сценарии, она вышла за привычные рамки: то есть, понимая, что на ее бизнес влияет цена на нефть, она стала думать, что влияет на эту цену. Она не предотвратила сговор — но подготовилась и пострадала меньше всех.

Какие навыки и компетенции будут востребованы в будущем?

Поскольку скорость перемен будет нарастать, ключевыми станут три способности: умение адаптироваться, мыслить системно и брать на себя ответственность. Ряд компетенций, которые раньше считались узкими, переходят в разряд базовых. Это, например, знание основ программирования, умение анализировать данные, взаимодействовать с техникой, с технологиями.

Как обстоят дела с этими навыками в России?

В отличие от жителей многих стран, мы привыкли, что у нас все постоянно меняется. Так что способность быстро адаптироваться, держать руку на пульсе, быть готовым к изменениям, принимать эффективные решения в условиях неопределенности у нас фактически в крови. Мы «эджайл-нация». Это, безусловно, козырь. Какое-то время назад зарубежные компании командировали в Россию менеджеров, чтобы проверить их боем: выжил — значит, справится с чем угодно.

Если нужно, мы умеем смотреть на все системно. А вот ответственность нам не свойственна. Люди в России часто не чувствуют причастности к тому, что происходит. Возможно, это отголоски советского прошлого. За рубежом в детях со школы взращивают чувство ответственности, чтобы они понимали, что будущее зависит от них.

На что может сделать ставку Россия, чтобы вписаться в новую экономику?

Мир переходит к смартизации. Смартизация — это, грубо говоря, датчики плюс алгоритм обсчета. Алгоритм обсчета — это математика. Что касается датчиков, тут мы отстали — многие их уже расставили, а математики, ученые у нас пока есть. Поскольку сейчас теория и практика тесно взаимосвязаны: данные из практики быстро обрабатываются теорией, в том числе благодаря большим данным, а теория быстро интегрируется в практику, — научные знания могут стать конкурентным преимущест­вом. Наша задача — не только удержать ученых, которые уезжают за рубеж, но и сформировать научные школы и вписать их в экономическую структуру.

В России все хорошо с изобретательностью. Там, где можно инвестировать не капиталы, а креативность, у нас хорошие перспективы — возьмите, например, компьютерные игры: объемы этого рынка уже сейчас порядка $100 млрд, что зачастую превышает обороты ­некоторых традиционных секторов. А вот рутинная работа — не наш конек. Если компенсировать этот недостаток, скажем новыми технологиями, по­явится дополнительный шанс.

Мне кажется, отставание в каких-то аспектах может быть нам даже на руку: мы просто начнем все с нуля. В странах, которые модернизировались сравнительно недавно, 10—15 лет назад, компании еще не отбили инвестиции в технологии предыдущего поколения. Сейчас они не могут все бросить и инвестировать в принципиально новые разработки. Технологическая революция потому и называется революцией, что подразумевает не частичную «подкрутку» существующих технологий, а полноценный переход на новые рельсы. Поскольку мы не успели вложиться в те технологии, которые уже сейчас устаревают, нам иногда проще перескочить некоторые этапы и выстроить все с нуля. В экономике это называется «преимуществом отстающего».

Еще одна возможность связана с формированием стандартов. Они появляются в результате «войн», когда каждая компания пытается насадить свою модель, — например, флешек, батареек, карт памяти. Как только потребитель принимает какой-то стандарт в качестве базового, остальные оказываются не у дел — либо переходят в разряд нишевых, либо отпадают. Нам очень важно найти рынки, на которых стандарты или отсутствуют, или только формируются, — тогда мы сможем повлиять на их выбор и занять свою нишу.

В каких отраслях мы могли бы использовать преимущество отстающего?

У нас есть мирового класса специалисты по компьютерному моделированию — например, в Санкт-Петербургском политехническом университете Петра Великого. Они работают на много рынков: делают компьютерный дизайн, 3D-моделирование и т. д. С их помощью можно было бы перетряхнуть несколько отраслей. Например, машиностроение — разрабатывать новые станки, строить умные фабрики и заводы. Или агропромышленный комплекс — хотя уровень модернизации там довольно высокий, лакун тоже немало. Время создавать умное сельское хозяйство.

Что значит «умное»?

Когда с опорой на датчики, дроны ведется полный мониторинг и контроль всего — орошения, качества земли, температуры и т. д. По сути, человек управляет фермой, сидя в кабинете с ноут­буком.

У нас огромная территория, и дефицита земли, как в некоторых странах, нет. Но в новой реальности наличие природных ресурсов перестает быть преимуществом. Сейчас строят вертикальные фермы — ряды полок с грядками во много этажей. Большую площадь, скажем 500 гектаров, помещают на небольшом пятачке. Такая ферма — климатонезависимая, с автоматическим опылением — удешевляет производство и делает его круглогодичным.

Возникает вопрос: если агрофермы станут вертикальными, что делать с нашей огромной территорией?

Использовать в таких отраслях, как туризм, рекреация. Но тогда нужна инфраструктура — дороги, кемпинги, гостиницы, кафе. Для нас это больная тема. Здесь тоже можно делать ставку на новые технологии. В Японии 3D-принтеры печатают жилые дома — рабочие прототипы. У нас тоже есть такие примеры, но пока точечные. Представьте себе, как такая технология, нашедшая массовое применение, сможет повлиять на извечный квартирный вопрос. В интернете уже есть ролики, показывающие, как дроны вьют веревочный мост. Там, где раньше надо было идти в обход 50 км, теперь за два часа возникает переправа. Это совсем другой уровень жизни и другая связанность территорий.

Похоже, в будущем останется мало работы для людей: их заменят компьютеры и роботы. Готово ли общество к таким переменам?

Уже сейчас на современных фермах, заводах, складах нет людей. Китай планирует ежегодно к 2020 году выпускать 100 тысяч роботов, Adidas — печатать кроссовки на 3D-принтерах, причем уже в Германии. Конечно, не все к этому готовы. Люди вообще склонны новое принимать в штыки. Но выбора нет, от технологического прогресса не укрыться. Так что лучше начинать подстраиваться уже сейчас.

Как именно?

Если человек занимается рутинной работой (например, в бухгалтерии или в турфирме), риск, что его заменят роботы, высок. Может быть, в России это произойдет с запозданием: у нас всегда найдется ниша, куда можно уйти, — но тенденция очевидна. Нужно учиться смотреть на свою работу шире: понимать, что делаешь и для чего. Надо определить для себя две-три смежных области, которые станут апгрейдом текущей деятельности, — области, из которых могут прийти либо угрозы, либо возможности. Для чего, скажем, нужны бухгалтеры? Чтобы понимать, как компания себя чувствует с точки зрения финансов. Да, профессия бухгалтера перестанет существовать, потому что не нужно будет сдавать проводки — все будет в реестре, но останется необходимость оптимизировать и контролировать этот реестр. Бухгалтер может стать финансовым гуру, аналитиком, поскольку финансы в том или ином виде никуда не денутся. А преподавателю, например, стоит понять, что «ходячий учебник» будет не нужен. В будущем понадобятся преподаватели-наставники, тьюторы, которые будут вести, развивать, вдохновлять людей. Этому придется учиться.

Если каждый в своей профессии увидит маячок, который, с одной стороны, будет определяться глобальными трендами, а с другой — отражать специ­фику развития его профессиональной области, то бояться нечего.

Молодым людям, которые задумываются о выборе жизненного пути, я бы тоже посоветовал следить за глобальными трендами, а также стараться понять, как будут трансформироваться рынки, куда будет уходить добавленная стоимость, какие понадобятся компетенции, чтобы на этих рынках быть конкурентоспособными. Бездумно выбирать профессию из условного рейтинга «Топ-10 профессий будущего» я бы не советовал. Эти рейтинги часто далеки от реальности.

Как, по прогнозам, будет выглядеть структура российской экономики через 10—15 лет?

Если ничего не предпринимать, до 2030 года базовая структура экономики с высокой долей вероятности не изменится. Останутся в том или ином виде энергетика, транспорт, машиностроение. За счет того что где-то действует долгосрочный контракт, где-то мы прочно «сидим» на рынке, где-то компании еще не до конца отработали инженерные решения, некоторое время будет сохраняться статус-кво.

После 2030 года мы окажемся на развилке. Если не начать срочно перестраиваться, нас ждет серьезный спад. Напрашивается мысль, что мы станем, как говорили раньше, сырьевым придатком передовых стран. Но я боюсь, что все может быть еще хуже. Поэтому уже сейчас надо сделать технологический рывок. У нас есть некоторые заделы по робототехнике, физике, математике, немного по медицине, новым материалам. Мы вряд ли вырвемся в мировые лидеры к 2030 году, но закрепиться на 3—4 направлениях сможем. Среди перспективных ниш я бы выделил все, что связано с цифровизацией, инжинирингом, программированием и дизайном в широком смысле слова — не только вещей, но и систем, в том числе философских и этических концепций. Философы, социологи, думаю, будут востребованы: этика отношений с технологиями, с роботами волнует западный мир уже сейчас.

Как изменится картина мира в целом?

К 2030 году, если не будет серьезных происшествий, войн, на первое место, скорее всего, выйдет Китай. На каких-то направлениях вперед вырвется Индия, на каких-то Германия, которая сейчас активизировалась. США, наверное, сохранят позиции — то, что формировалось десятилетиями, даже при ускоряющемся темпе развития без сильных геополитических потрясений быстро не откатывается. Поэтому многие бьют в набат, опасаясь Третьей мировой.

Что будет, скажем, к 2050 году, предсказать трудно. Традиционные лидеры могут сдать позиции. Мне кажется, многое будет зависеть от умения работать с людьми и управлять человеческой психологией. Если до 2030 года конкурентным преимуществом будут технологии, то после — умение через этику и философию находить подход к каждому человеку.

* принадлежит Meta, которая признана в России экстремистской и запрещена