Все решено: почему хаотичность не равна свободе воли. Новая книга
Роберта Сапольски

Новая книга Роберта Сапольски «Все решено: жизнь без свободы воли» — это увлекательное и провокационное исследование человеческого поведения, которое ставит под сомнение существование свободы воли. Сапольски — знаменитый нейробиолог — утверждает, что каждое наше действие определяется биологическими, генетическими и внешними факторами. Он подробно объясняет, как работают нейронные процессы, и почему наши решения — это все же результат взаимодействия генов, опыта и внешних стимулов, а не свободного выбора.

Автор также поднимает вопросы этики и социальной ответственности: если свобода воли — это иллюзия, то как это меняет наше отношение к морали, правосудию и обществу в целом? Через множество примеров и анализ научных данных Сапольски делает сложные идеи доступными для широкой аудитории, приглашая читателей задуматься о природе человеческой ответственности и о том, как новые знания могут изменить подходы к образованию, социальной политике и правосудию.

Книга вышла в издательстве «Альпина нон-фикшн», «Большие идеи» публикуют отрывок из нее с разрешения издательства.

Хаотична ли свобода воли

ПЕРВЫЙ ЛОЖНЫЙ ВЫБИРАЮЩИЙ ВЫВОД: СВОБОДНО ВЫБИРАЮЩАЯ ТУЧКА

Верующие в свободу воли особо упирают на отсутствие предсказуемости — на бесконечных жизненных развилках мы выбираем между Х и не-Х, и это порою влечет за собой самые серьезные последствия. И никто, будь он даже семи пядей во лбу, не сможет предсказать результаты каждого такого выбора.

Выступая в том же ключе, физик Герт Эйленбергер пишет: «Такого просто не может быть, чтобы математические конструкции полностью и исчерпывающе отражали реальность». Потому что, пишет Эйленбергер, «математические способности вида Homo sapiens принципиально ограничены в силу своей биологической основы… Вследствие [хаотичности] детерминизм Лапласа не может быть абсолютным, и вопрос о существовании случайности и свободы снова открыт!» Восклицательный знак в конце поставил сам автор; а если уж физик расставляет в своих работах восклицательные знаки, значит, он настроен серьезно.

Биофизик Келли Клэнси придерживается похожего мнения относительно хаотичности в мозге: «Со временем хаотические траектории будут тяготеть к [странным аттракторам]. Поскольку хаосом можно управлять, он обеспечивает необходимый баланс между стабильностью и поиском. А поскольку он непредсказуем, то он серьезный кандидат на динамический субстрат свободы воли».

К ним присоединяется и Дойн Фармер, что меня расстраивает, если вспомнить, что он был одним из первых апостолов теории хаоса и должен бы знать все это лучше. «В философском плане меня ошеломило, что хаотичность — это действенный путь примирения свободы воли с детерминизмом. Система является детерминированной, но мы не знаем, как она себя поведет в дальнейшем».

И последний пример: философ Дэвид Стинбург напрямую связывает рожденную хаосом свободу воли с моралью: «Теория хаоса позволяет связать факты с ценностями, открывая все их по-новому». И чтобы подчеркнуть эту связь, свою статью Стинбург опубликовал не в каком-то там научном или философском журнале, он опубликовал ее в Harvard Theological Review.

Итак, группа мыслителей отыскала свободу воли в структуре хаотичности. Компатибилисты и инкомпатибилисты наивно спорят, может ли свобода воли существовать в детерминированном мире, но теперь мы можем пропустить весь этот шум мимо ушей, поскольку, как утверждают вышеупомянутые ученые, хаотичность доказывает, что мир не детерминирован. Как резюмирует Эйленбергер, «поскольку мы теперь знаем, что крошечные, неизмеримо малые различия в начальном состоянии могут привести к совершенно разным конечным состояниям (то есть решениям), физика не способна эмпирически доказать невозможность свободы воли». С этой точки зрения индетерминизм хаоса означает, что пусть он не помогает доказать существование свободы воли, но зато он позволяет доказать, что и ее отсутствие доказать невозможно.

Но теперь перейдем к критической ошибке, которая сквозит во всех этих рассуждениях: детерминизм и предсказуемость — это совершенно разные вещи. Даже если хаотичность непредсказуема, она, тем не менее, детерминирована. Эту разницу можно сформулировать несколькими способами. Вот один из них: детерминизм позволяет объяснить, почему что-то произошло, а предсказуемость позволяет сказать, что будет дальше. Другой способ — обратиться к трудной для понимания разнице между онтологией и эпистемологией; в первом случае речь идет о том, что происходит, то есть о детерминизме, а во втором — о том, что поддается познанию, то есть о предсказуемости. Третий способ — это разница между «детерминированным» и «детерминируемым» (давшая нечитабельное название нечитабельной статье философа Харальда Атманспахера «Детерминизм — онтический, детерминируемость — эпистемическая»).

Специалисты рвут на себе волосы из-за того, что любители уравнивать хаотичность со свободой воли не видят этой разницы. «Постоянно встречается путаница между понятиями детерминизма и предсказуемости», — пишут физики Серджио Капрара и Анджело Вульпиани. Первый в истории философ без имени Г. М. К. Хант из Уорикского университета пишет: «В мире, где идеально точные измерения невозможны, классический физический детерминизм не влечет за собой эпистемического детерминизма». Аналогичную мысль высказывает философ Марк Стоун: «Хаотические системы, даже если они детерминированы, не являются предсказуемыми [то есть эпистемически детерминированными]. То, что хаотические системы непредсказуемы, не означает, что наука в состоянии их объяснить». Философы Вадим Батицкий и Золтан Домотор в своей работе с замечательным названием «Когда хорошие теории дают плохие предсказания» (When Good Theories Make Bad Predictions) называют хаотические системы «детерминированно непредсказуемыми».

Вот вам способ осмыслить этот чрезвычайно важный момент. Вернувшись к фантастическому паттерну из прошлой главы, помещенному на странице 146, я подсчитал, что его длина составляет около 250 строк, а ширина — 400 столбцов. Итого в нем примерно 100 000 клеток, каждая из которых либо пустая, либо заполненная. Возьмите большой лист разграфленной бумаги, скопируйте начальное состояние этого клеточного автомата, то есть его первую строку, и проведите годик, без сна и отдыха применяя правило 22 к каждой последующей строке, пройдясь простым карандашом по всем из 100 000 клеток. В итоге у вас выйдет та же самая картина, что и на рисунке. Отдышитесь и сделайте это во второй раз — результат будет тот же. Поручите дело дрессированному дельфину, обладающему необычайными способностями к повторению, — и получите такой же результат. Сто третий ряд не выйдет другим, поскольку в сто втором ряду вы или дельфин решили вдруг, что судьба какой-нибудь клетки будет зависеть от духа, который вами движет, или от мнения Греты Тунберг. Полученный паттерн — результат поведения полностью детерминированной системы, которая руководствуется восемью инструкциями, составляющими правило 22. Ни на одной из 100 000 развилок никакого другого результата быть не могло (если только не из-за случайной ошибки; но, как мы увидим в главе 10, возводить здание свободы воли на фундаменте случайных сбоев — дело весьма сомнительное). Как невозможно отыскать нейрон, возбуждающийся без всякой причины, так не найти и клетки, состояние которой ничем не обусловлено.

Давайте рассмотрим это в контексте человеческого поведения. На дворе 1922 год, и перед вами 100 молодых людей, которым суждено прожить обычную жизнь. Вам говорят, что примерно через 40 лет 1 из 100 собьется с пути, начнет вести себя импульсивно, неприемлемо, почти преступно. Вот вам пробы крови каждого из них, изучайте. Увы, вы никак не сможете предсказать, у кого из них шанс пойти по кривой дорожке окажется выше случайного.

А теперь перенесемся в 2022 год. Та же когорта, и снова вам сообщают, что через 40 лет один из них слетит с катушек. Но на этот раз у вас есть возможность секвенировать геномы испытуемых. У одного из них обнаруживается мутация в гене под названием MAPT, который кодирует важный для мозга тау-белок. Вуаля — и теперь вы в состоянии точно предсказать, кто из них к 60 годам продемонстрирует симптомы поведенческого варианта лобно-височной деменции.

Вернемся к когорте 1922 года. Интересующий нас тип начал подворовывать в магазинах, кидаться на незнакомцев и прилюдно мочиться. Почему он так себя ведет? Потому что он так решил.

Отщепенец из когорты 2022 года ведет себя таким же неприемлемым образом. Почему? Потому что в одном из его генов имеется мутация, которая и предопределила такое поведение.

Согласно логике только что процитированных мыслителей, поведение человека из когорты 1922 года порождалось его свободой воли. Не «чем-то, что мы ошибочно полагали свободой воли». Это и была свобода воли. А в 2022 году это уже не она. С этой точки зрения свобода воли — это то, что мы называем биологией, которую пока не понимаем достаточно хорошо, чтобы делать прогнозы, а когда мы ее поймем, она свободой воли быть перестанет. Не мы перестанем ошибочно принимать ее за свободу воли. Она буквально перестанет ею быть. Что-то здесь не так, если тот или иной акт свободы воли существует лишь до тех пор, пока не уменьшится наше незнание. Да, наше интуитивное представление о свободе воли действительно работает таким образом, но сама свобода воли так не работает.

Мы совершаем какой-то поступок, ведем себя определенным образом, и нам кажется, что мы это поведение сами выбрали, что внутри, отдельно от всех этих нейронов, существует некое «я», обитель воли и субъектности. Наши ощущения буквально кричат об этом, поскольку мы не понимаем и не можем себе вообразить тех скрытых течений нашей биологической истории, которые это поведение вызвали. Непростая задача — преодолеть это интуитивное ощущение, пока ждешь того знаменательного момента, когда ученые научатся точно предсказывать поведение людей. Но соблазн приравнять хаотичность к свободе воли показывает, насколько труднее отказаться от этого ощущения, зная, что наука так никогда и не сможет в точности предсказывать поведение детерминированной системы.