Человек и
его штрих-код

В марте этого года я поплевала в пробирку, отправила ее в Калифорнию, а через несколько недель узнала, что на протяжении веков мои предки расселялись на европейской части России, на Балканах, на территории Азербайджана, Турции, Армении, Ирана и даже — вот так сюрприз — на самой макушке африканского континента. С тех пор уже полгода компания 23andMe не оставляет меня своей заботой, то умоляя ответить на вопросы очередной анкеты, то предлагая апгрейд исследования «всего за $79». Это и понятно: успешная компания стремится всегда быть в поле зрения клиента, тем более что анализ ДНК из некогда сложной лабораторной задачи давно превратился в рутинную автоматизированную услугу, которая по карману почти любому.

О том, как это происходило, написана книга Елены Клещенко «ДНК и ее человек». Среди героев книги — Джеймс Уотсон и Фрэнсис Крик, доказавшие, что ген — это не белок, как считали раньше, а кислота, и описавшие ее структуру; Фредерик Сенгер, первым на-учившийся читать информацию, заложенную в этой кислоте, то есть секвенировать геном; Кэри Муллис, которому на автотрассе пришло озарение, и он открыл полимеразную цепную реакцию — способ быстро и легко копировать необходимые для чтения фрагменты ДНК; наконец, сэр Алек Джеффрис, изобретатель метода генетической дактилоскопии, когда ДНК «разрезают» на участки специальным ферментом, затем подвергают электрофорезу, чтобы в итоге получить похожую на штрих-код комбинацию полосок, которая у каждого человека своя, как отпечаток пальца. Сегодня ничего не стоит идентифицировать человека по окурку, вырванному волоску или капельке биологической жидкости. Многие помнят «Моникагейт» и синее платье с белым пятном, ДНК-анализ которого неопровержимо доказал, что президент Клинтон солгал под присягой. «Дурацкие полосочки в геле, оказывается, могут весить больше, чем слово президента сверхдержавы», — замечает Клещенко.

Сегодня в каждой развитой стране существуют геномные базы данных преступников. Но что делать, если отпечатка в базе нет? В книге рассказана история серийного убийцы, который из опасения быть разоблаченным сделал перерыв на 13 лет. ДНК преступника была обнаружена, но как узнать его имя? Дело висело, пока в 2008 году в США не вступил в действие закон, который позволяет пробивать по базе не только самих правонарушителей, но и их родственников. Так удалось выйти на некоего Кристофера Франклина, который в свое время был арестован за незаконное хранение оружия и чья ДНК неопровержимо указывала на близкое родство. Подозрение пало на его отца — Лонни Франклина. Поэтому нужно было взять биологические образцы так, чтобы он ничего не заподозрил. Оперативник сыграл роль официанта, обслужил подозреваемого в ресторане и отправил на экспертизу корки от пиццы. ДНК Франклина-старшего и ДНК «спящего» преступника полностью совпали.

Существуют целые геномные социальные сети, вроде GEDmatch, куда любой за небольшую плату может загрузить свои данные под вымышленным именем, чтобы найти родственников. Этим ресурсом, кстати, тоже в свое время воспользовались следователи, которые искали злодея, убившего и изнасиловавшего несколько десятков человек. Им оказался 72-летний бывший сотрудник полиции Джозеф Джеймс Деанджело. Чтобы найти его через родственников, пришлось нарисовать целое генеалогическое древо, а затем соединить воедино ДНК-профили, данные метрических записей, газетных публикаций и профилей в соцсетях. Эта история подняла новую волну споров о презумпции невиновности, о защите персональных данных, о возможности попадания биоматериала в руки врагов (сейчас этим озабочен даже президент Путин) — обо всем, что может взволновать людей в эпоху, когда к старой доброй дактилоскопии давно привыкли, с видеокамерами кое-как смирились, но генетический код — это уже чересчур.

Но прогресс не остановить. Сегодня, владея геномной информацией, можно творить чудеса. Так, палеогеномика позволяет по одной-единственной кости обнаруживать место ископаемого вида в эволюционной цепочке, а популяционная генетика, основанная на изучении гаплотипов Y-хромосом, которые строго передаются от отца к сыну, позволяет анализировать родственные связи, уходящие на глубину до 4 тыс. лет, и даже генетические общности целых этносов. Таким образом удалось не только опознать останки Ричарда III (из-за сколиоза у него одна рука была короче другой, хроники не врали), не только ответить на «проклятый вопрос» о том, являются ли предки Ярослава Мудрого и Владимира Мономаха славянами (не являются, они скандинавы), не только изучать историю массовых миграций, но и, например, установить личность террориста, устроившего взрыв в Домодедово: его ДНК привела ученых и следователей прямехонько в ингушское село, откуда он был родом.

Но этические вопросы остаются. И пусть ученые давным-давно отмежевались от термина «раса», объявив его не научным, а социальным понятием, и все же такие слова, как «генофонд», «коренной народ», «смешанная популяция», у многих вызывают тревогу. Споры обострились после того, как в прошлом году профессор Гарвардской медицинской школы Дэвид Райх опубликовал в «Нью-Йорк Таймс» статью, в которой предостерег от общественной цензуры в отношении популяционной и медицинской генетики. По его мнению, это может помешать серьезной научной работе и открыть дорогу псевдонаучным спекуляциям. Человеческие популяции разделились несколько десятков тысяч лет назад, и каждое эволюционировало по-своему. В северной Европе больше рослых людей, чем в южной, -белые американцы чаще болеют рассеянным склерозом, а для афро-американского населения в 1,7 раза более характерен рак простаты. Это факты, но говорить о них, как и о других популяционных и гендерных различиях, почему-то стало неполиткорректным. «Пора выработать честный способ обсуждения генетических факторов для популяций. Нельзя прятать голову в песок», — пишет Райх. С другой стороны, обсуждение этнических различий без должной осторожности может оживить расовые стереотипы, как было в Бразилии, когда ДНК-тестами стали измерять африканские корни — пишет Катрин Мари во французской Monde. «Расистские предрассудки сильны в бразильской культуре из-за рабовладельческого прошлого страны и распространения теорий превосходства белого фенотипа в начале ХХ века», — замечает она.

Автор книги «ДНК и ее человек», похоже, не разделяет этих опасений, хоть и признает, что вокруг «самой главной молекулы» кипит немало политических страстей. В послесловии Елена Клещенко четко проговаривает, что ДНК не имеет отношения к национальности: «Русские цари могут иметь скандинавскую Y-хромосому, английскую или датскую митохондриальную ДНК, но они не перестанут от этого быть русскими. А сотни суровых исландцев имеют африканские корни из-за одной-единственной девушки, 300 лет назад увезенной рабовладельцами на Карибы. Национальность — понятие паспортное, а не генетическое».