Изобретения по-советски

Несколько лет назад в сети гуляла шутка. Кадры с замшелыми отечественными изделиями вроде дискового телефона ТА-68, микропроцессорной игры «Электроника» и допотопной перфокарты сопровождались песенкой на мотив старинного советского шлягера: «Первый айфон и первый айпэд, беспроводной первый наш интернет — все, что мы ставим детям в пример, сделано в СССР». Среди прочих диковинок в ролике был кислородный коктейль. Распитие этой странной пены сопровождало меня с детского сада и казалось казенной бессмыслицей. Но я ошибалась. На самом деле это полезнейшее изобретение советского патофизиолога Николая Сиротинина, который первым придумал, как доставлять в желудок лечебный кислород без травматичного зонда. Впоследствии технологию Сиротинина развили и сделали пригодной для ежедневного использования. Кислородный коктейль в том виде, в каком мы все его знаем, стимулирует кровеносную и пищеварительную системы, улучшает сон, снимает усталость.

Этой чудо-пене посвящена одна из глав книги журналиста и популяризатора науки Тима Скоренко «Изобретено в СССР». Правда, историй про открытия, нужные в каждодневной жизни, там меньшинство. Плановая система была озабочена военным и идеологическим соперничеством с капиталистическим Западом и совершенно не обращала внимания на быт.

При этом, в какой бы области ни совершались изобретения, их авторам не полагалось ни серьезного экономического поощрения, ни (конечно же) возможности распоряжаться судьбой своего открытия. Как всякий советский человек, изобретатель был нищ и бесправен. Вот совершенно рядовая история нерядового изобретения — водонепроницаемой ткани, более известной как кирза. В 30-е годы солдаты Красной армии были фактически разуты, но мало кто обращал на это внимание. Велись вялые эксперименты с обувью из водонепроницаемой ткани, но сапоги не гнулись, ломались на морозе, и опыты забросили. Но в 1941 году перед химиком Иваном Плотниковым, главным инженером ЦНИИ заменителей кожи, партия поставила задачу довести до совершенства технологию изготовления материи с ненамокающей пропиткой, и Плотников справился. К концу войны около 10 млн солдат носили «кирзачи» — и можно понять, от скольких простуд уберегла их инновационная на тот момент технология. Изобретение принесло стране экономическую выгоду в более чем ­30 млн руб., но вплоть до 1977 года (а родился он в ­1902-м) изобретатель жил в коммуналке «и, по сути, не получил за свою работу ничего, кроме спасибо», — ­пишет Скоренко.

Другая проблема — презрение к энтузиазму, любой личной инициативе. Когда Гавриил Илизаров, в ту пору врач Курганской областной больницы, разработал революционное устройство, позволяющее наращивать костную ткань после самых тяжелых переломов, оно заинтересовало лишь нескольких прогрессивных врачей, а руководство относилось к нему снисходительно, «как к не очень интересной инициативе сельского доктора». Возможно, мир так и не узнал бы, что такое аппарат Илизарова, если бы ортопед не встретил в 1968 году звездного пациента — легкоатлета Валерия Брумеля, которому врач нарастил сломанную ногу и даже вернул в большой спорт. Судьба Илизарова сложилась, конечно, по советским меркам счастливо. Он дожил до перестройки, стал мировой знаменитостью и умер, окруженный почетом и мировой славой. А вот военный приборостроитель и по совместительству изобретатель первого в мире синтезатора Евгений Мурзин задумал свой АНС (названный в честь Александра Николаевича Скрябина) еще в 1938 году, но так и не смог заинтересовать никого этой идеей. 12 лет он подвижнически строил новаторский инструмент, но, несмотря на одобрение Хренникова и Шостаковича, несмотря на то, что вокруг первого синтезатора сформировался блистательный кружок композиторов-авангардистов во главе с Альфредом Шнитке, АНС так и не был запущен в серийное производство, а после смерти Мурзина в возрасте 55 лет, в 1969 году, был и вовсе забыт. Если бы в 1938-м к идее Мурзина отнеслись с вниманием, а не как к досужему чудачеству военспеца, синтезатор впервые появился бы в Советском Союзе.

Но если руководство проявляло повышенной интерес к изобретению, как это бывало в стратегических областях, и приказывало «догнать и перегнать», получалось еще хуже. Хрущев лично приказал, чтобы советский сверхзвуковой самолет Ту-144 выполнил первый рейс раньше «Конкорда». И это было сделано, и в чем-то советский сверхзвуковик был совершеннее англо-французских разработок. Но барахлящая электроника и несовершенные двигатели быстро привели к двум трагедиям. Наш сверхзвуковой лайнер продержался на пассажирских линиях меньше года, а его конкурент — 30 лет.

Нет, это книга не о провалах и не о печальной судьбе изобретателя, хотя подобных сюжетов в ней хватает. Очень доходчиво и увлекательно описана судьба множества наших изобретений — от турбобура до термояда, от парашютного торможения до терменвокса, от долговременной космической станции «Салют-1» до фантастического шпионского устройства «Златоуст», благодаря которому советские спецслужбы в течение шести лет беспрепятственно прослушивали все происходящее в кабинете посла Соединенных Штатов. И все же, читая ее, нельзя отделаться от мысли, что советская власть мешала первооткрывателям даже тогда, когда была заинтересована в их открытиях.

А что же теперь? Сегодня мы находимся на дне — из-за санкций, из-за изоляции страны, из-за слабой патентной поддержки и нехватки средств. Но, по мнению Скоренко, интенсивность научных открытий всегда шла у нас в России скачкообразно — начиная с Петра I, взлеты примерно каждые 50 лет чередовались с падениями. Если впереди страну не ждут социальные потрясения, войны и революции, то к 2030-му может начаться подъем.

В пользу этого говорит «Глобальный доклад о человеческом капитале», сделанный на Всемирном экономическом форуме в 2017 году, где Россия была поставлена на 16-е место в мире. Это значит, что на сегодняшний момент, несмотря на все «утечки», мозги в России имеются. Есть и венчурный капитал, и краудфандинг, и бизнесмены-филантропы, готовые вкладывать в прорывные инновации деньги своих фондов или личные средства. Добавить причастность к великому изобретению к своему коммерческому успеху — хорошая цель, и вот Юрий Мильнер вкладывает $100 млн личного фонда в поиск внеземных цивилизаций, а Сергей Белоусов поддерживает создание квантового компьютера. Правда, в России к подобным инициативам традиционно относятся настороженно: вспомним Дмитрия Зимина, создавшего благотворительный фонд «Династия», который впоследствии объявили «иностранным агентом».

И все же у нашей страны есть определенный потенциал и собственный путь в фундаментальных проектах. И пусть «первый айфон и первый айпэд» созданы не у нас, но есть сферы, в которых Россия традиционно сильна. В одном интервью Тим Скоренко сказал: «Мы никогда не обгоним Кремниевую долину, и даже соревноваться с ними бесполезно. Но если у нас, например, сильная ядерная физика, значит, в нее нужно вкладывать деньги, ее и нужно толкать».

Об авторе. Мария Божович — независимый журналист.